Елена Михалкова - Танцы марионеток

Как-то утром Юля стала свидетелем того, как Марта Рудольфовна накричала на Лию и выгнала из комнаты за то, что та оказалась слишком нерасторопной, и пришлось тогда самой Юльке поднимать из кресла тяжелое тело Валентины Захаровны. Марта суетилась рядом, но пользы от нее оказалось на удивление немного. Доведя Мурашову до ее комнаты и уложив в постель, Юлька с облегчением вернулась в гостиную и встала возле окна. В тихом дворе на площадке, куда ближе к обеду выходили гулять с детьми няни и мамы, занималась физкультурой пожилая женщина.

Если говорить честно, она была старая. Но Юлька это слово старалась не произносить даже мысленно: боялась случайно ляпнуть вслух при Конецкой и тем самым оскорбить ее. Но самой-то себе можно было признаться: ежеутренние процедуры под их окнами проделывала старушка, самая настоящая древняя старушка, мелкая, смуглая, будто поджаренная на подсолнечном масле речная рыбешка, – лет восьмидесяти, не меньше. Череп ее плотно облегала коричневая шапочка, и издалека казалось, будто престарелая спортсменка надела на голову чашечку от огромного желудя. Как бы тепло ни было на улице, она не снимала свою шапочку и разминалась в ней: приседала, разводила в стороны и сводила руки, махала ногами, наклонялась по десять раз, касаясь ладонями земли и замирая в такой позе секунд на тридцать. Смотреть на тощий, обтянутый трико зад Юльке отчего-то было неловко.

– Взгляните, Марта Рудольфовна, – обратилась Юлька к Конецкой, отдыхавшей в кресле, – какая молодчина! Я не могу себя заставить заниматься спортом регулярно, а она такую хорошую физическую форму поддерживает.

Старуха приподнялась, выглянула в окно. Взгляд ее упал на темно-красный мак, старательно изображенный Валентиной, и Юлька заметила, что Конецкая страдальчески поморщилась.

– Противоестественно! – резко возразила она, сев обратно. – Сила тела без силы ума… Куда органичнее она смотрелась бы, если бы устроилась в кресле с клубком ниток. – Покосилась на огорошенную Юльку и добавила: – Будь мне тридцать лет, за такую фразу меня съели бы с потрохами. Но мой возраст дает кое-какие преимущества. В частности, возможность безбоязненно говорить то, что думаешь.

Юлька про себя сказала, что этой возможностью ведьма злоупотребляет, и очень скоро получила очередное тому подтверждение.

В тот же вечер она позировала Мансурову. Это было совсем не так романтично и красиво, как ей казалось. Более того, позировать Юльке вовсе не понравилось, хотя она изо всех сил старалась сделать вид, что происходящее доставляет ей удовольствие.

Во-первых, было прохладно. И хотя Роман не просил ее раздеться, но тонкое шелковое платье совсем не согревало, а накидку Юлька с собой не взяла. Во-вторых, пришлось сидеть неподвижно, к чему девушка совсем не привыкла, и, несмотря на удобную позу – в кресле, с букетиком ландышей на коленях, – очень скоро ей стало казаться, что нет ничего мучительнее, чем сидеть, держа голову так, как просит Роман, – с наклоном вправо. Юлька думала, что во время сеанса они будут беседовать – как в прошлый раз, во время их первой встречи, – но Мансуров работал так сосредоточенно, взглядывал на нее из-за подрамника так хмуро, что она не рискнула заговорить первой, а он молчал. Поэтому развлекать себя пришлось самой.

Поначалу она наблюдала за Романом, снова поражаясь тому, какой он красивый: статный, с лицом русского витязя. Затем принялась осторожно осматривать картины в мансарде, но оклик Романа, от которого она вздрогнула, заставил ее прекратить это занятие.

– Извини, мне нужно твое лицо, – объяснил он. – Смотри на меня, как смотрела до этого.

И Юлька опять стала смотреть. Честно говоря, ей прискучило это уже через пять минут, хотя она полагала, что на такого красивого мужчину, как Роман, сможет глазеть часами – совсем как пишут в книгах. Но неожиданно для себя Юлька открыла, что его мимика кажется ей однообразной и даже, страшно выговорить, неинтересной. «Это оттого, что я напряжена», – решила она.

Остаток сеанса она еле высидела. Зато за свое терпение была вознаграждена: вымыв кисти, Мансуров обернулся к ней и улыбнулся так, что она тут же забыла про скуку, про свою затекшую шею и про надоевший запах подвядших ландышей. А затем он сказал такое, что за одни только эти слова Юлька согласилась бы позировать еще весь день без перерыва на обед.

– Ты – богиня! – нежно сказал Мансуров. – Почему я тебя раньше не встретил?!

И тут богиня икнула.