— Ривка! — всплеснул ручонками Хаим. — Ты что, без трусов?
Ривка смерила инвалида надменным взглядом и позы не изменила:
— Ну да. Только заметил, что ли? А зачем мне они?
— Ну это же негигиенично, — незнакомый старик неодобрительно покачал лысой головой и брезгливо поджал губы.
— Почему? — почти как Примус, фыркнула рыжая. — Месячных у меня уже нет. Все гигиенично.
— Ты что же, их теперь вообще не надеваешь? — восхитился Хаим.
Ривка усмехнулась:
— Надеваю. Раз в неделю. На зажжение субботних свечей.
В наступившей тишине стало слышно, как хрумкает сено Примус. Старцы потрясенно смотрели то на Ривку, то друг на друга.
— Это правда, Рива? — прижала лапки к груди вторая старуха, похожая на уже основательно подтаявшую снежную бабу. — Ты зажигаешь по субботам свечи?!
— Может, ты еще и субботу соблюдаешь? — опомнился, наконец, Наум. — С ума, что ли, сошла на старости лет?
— Спрячьте от нее спички! — посоветовал лысый с унылой физиономией. — Это у нее пиромания.
— Охо-хо, — вздохнула снежная баба, — а у меня тогда пирогомания. — Слово «пирогомания» она произнесла по-русски, посмотрела в мое стойло и спросила, — ты с чем пироги любишь, сынок?
— Фира, — вздохнул Наум и тоже посмотрел в мой угол, — он не может тебе ответить. У него рот заклеен.
— И давно?
— Что — давно? — не понял генерал.
— Рот заклеен.
— С полудня. А что?
Фира всплеснула руками и возмущенно заколыхалась:
— Он что, с полудня ничего не ел? Чем ты его обычно кормишь, Наум?
Мы с Наумом обменялись одинаковыми взглядами.
— Обычно он сам ест. Уже лет сорок.
Фира, поохивая, с трудом приподнялась, одновременно сдирая с бедер плетеное кресло. Она взяла тарелку и стала наполнять ее снедью из своей кошелки.
Лысый вдруг нахмурился еще больше и неодобрительно уставился на Наума:
— Это неполезно.
— Что? — опешил Наум.
— Рот заклеивать. Если у человека насморк, можно задохнуться.
Наум побагровел:
— Да какая, черт побери, разница!
— Большая, Наум, большая. Что мы должны, по-твоему, делать с трупом? Если он задохнется?
— А что ты собираешься делать с трупом, если он не задохнется, Шай? — хохотнула Ривка и подмигнула Науму.
Шай повернулся к Ривке и вдумчиво сказал:
— Посмотри, какой он жлоб. Кто из нас сможет его тащить? В нашем возрасте переносить такие тяжести вредно. Или ты будешь вызывать грузчиков?
— Позову кого-нибудь из твоих сыновей, — зло отрезала Ривка.
Все укоризненно на нее посмотрели.
Я был так голоден, что увлеченно следил за медлительной Фирой и как-то внутренне не принимал эти «трупные» разговоры на свой счет. А пока она ползла с полной тарелкой в мой угол, думал почему-то о том, что «жлоб» на иврите — это просто здоровый мужик, и это все-таки очень странно. Тут, словно заводная игрушка, ожил Хаим:
— Ни в коем случае! Детей нельзя в это вмешивать! Ронен и так мучается всю жизнь, что выбил ему зуб! А тут мальчик еще и должен принимать участие в убийстве?!
— Умолкни, Хаим! — заорал генерал. — Ронен выбил зуб не ему! Не ему! Другому Баруху!
Но тут и Хаим вскипел:
— Все равно! Мы растили детей не для того, чтобы они становились убийцами или палачами! И этот мальчик должен сам прийти туда, где должен оказаться его труп!
Фира с полной тарелкой как раз доползла до меня. Она улыбалась и кивала. Потом сказала, отдирая пластырь с моей морды:
— Труп мальчика можно привязать к мулу. Мул — очень сильное и выносливое животное. Мы на них когда-то снаряды возили… Кушай, это вкусно.
Это действительно было вкусно. И по тому, как она точно и вовремя тыкала пирогом мне в рот, становилось ясно, что выкормила она не одного внука, и ни одному не позволила быть худым.
— Ну конечно! — сказал Наум. — Мой мул с трупом моего зятя!
— Так давайте мальчика не убивать! — обрадовался Хаим. — Хватит с него выбитого зуба! Ах-ха-ха-ха!
Примус подошел, шумно вздохнул, потянулся мордой к Фире, и предназначавшийся мне кусок пирога достался ему.
— Вот и молодцы, — похвалила нас с мулом Фира, отряхивая с юбки крошки.
— Он не мальчик, — грустно сказал Наум, — он полицейский. Вы думаете, я хочу его убивать? Но он ненормально честный полицейский. Иначе он уже давно был бы с нами. Я еще после женитьбы об этом подумал. Попросил досье у его начальника. Вы даже не представляете…
— Короче, — потребовала Ривка.
— Он что, жене не изменяет? Ах-ха-ха-ха!
— Короче — он своего друга детства выследил и сдал, когда тот собирался сбежать в Америку, продав заложенную квартиру. Пришлось даже вызвать психолога, провести беседу с его коллегами, чтобы они нормально к нему относились. Представляете? Друга детства сдал из-за такой ерунды… Кто-нибудь все еще считает, что его можно оставить в живых?
Читать дальше