Елена Арсеньева - Любимая девушка знахаря

Тати, надо сказать, долгая дорога впрок не пошла. Она чувствовала себя из рук вон плохо, порой лишалась сознания, порой ее тошнило по утрам, и требовалось немало усилий скрывать ее недомогание, когда Софрон и она ночевали в общем помещении для проезжающих. Кроме того, начисто пропали ее регулы, и Софрон уже не сомневался, что его невенчанная жена наконец-то забеременела. Ох, как он должен быть счастлив, размышлял Софрон, как был бы счастлив – в любое другое время! Но дети всегда случаются не вовремя, какой мужчина возьмется оспорить это? Порой Тати делалось настолько дурно, что Софрон сомневался, довезет ли ее до родимой Нижегородчины живой. Но самое ужасное оказалось в том, что Тати вовсе не хотела ехать на Нижегородчину, в какую-то глухую деревню. Она мечтала о больших городах для русских, а потому всячески поддерживала Максима, который стремился в Петербург.

Неведомо чем кончились бы беспрерывные ссоры, когда бы на выезде из Перми не настигла их случайность, которая вполне могла быть отнесена к разряду роковых. Максим, который вышел от очередного станционного начальника, нос к носу столкнулся с каким-то жандармским офицером. Тот взглянул на него озадаченно и вошел в тот же кабинет, который только что покинул Максим.

Максим же опрометью кинулся к ожидавшему его Софрону и бросил встревоженно:

– Ходу! Здесь Хомутов!

Софрон не знал, кто такой Хомутов, но он впервые видел Максима в таком состоянии.

Вскочили в повозку, запряженную свежими лошадьми, и тут же на крыльцо вылетел тот самый жандармский офицер:

– Стой, Волков! Я тебя узнал! Держи беглого!

Софрон хлестнул коней, тройка понеслась, и скоро пермская застава скрылась из виду.

Хомутов, как оказалось, был петербургский жандармский офицер, когда-то участвовавший в разгроме группы боевиков, в которой состоял Максим...

Теперь пользоваться документами Стрекалова и его попутчиков было нельзя, приходилось рассчитывать только на себя. Стало ясно, что на всем протяжении пути до Санкт-Петербурга будут разосланы депеши о задержании беглого каторжника Максима Волкова.

Максим был страшно подавлен и безропотно согласился с доводами Софрона о том, что нужно отсидеться-таки в нижегородской глуши.

– Как-то странно ты себя ведешь, смертный, – хихикнула Алёна, слегка коснувшись одной из самосветящихся шампанских бутылок.

Понтий содрогнулся, хотя прикосновение было просто никаким, скорее даже намек на прикосновение, чем оно само.

– Неужто по нраву пришлось мое щекотанье?

Понтий висел молча, только тяжело дышал.

– Молчание, однако, знак согласия, – проговорила Алёна задумчиво. – По нраву, стало быть. А может, тебе еще чего-нибудь хочется? Ась?

По животу Понтия прошла судорога, однако ни слова не прозвучало.

– Опять же молчание, и опять же знак согласия, – констатировала Алёна. – Хочется, стало быть. И чего же тебе охота? Неужели новых ощущений? Неужели с нечистью домовой сношаться?

Понтий вздрогнул так сильно, что ощутимо закачался из стороны в сторону, и Алёне вдруг пришло в голову, что парень молчит вовсе не в знак согласия со всеми ее предложениями, которые сильно отдавали извращенностью. Очень может быть, что у него от ужаса в зобу дыханье сперло, и он просто не может ничего изречь.

Нет, такая ситуация ее никак не устраивала. Она еще рассчитывала добиться от Понтия некоторой откровенности – причем отнюдь не о его сексуальных пристрастиях, а о предмете их с Зиновией тщательных поисков. И следовало спешить, спешить – Алёна обладала очень четким чувством времени и просто-таки кожей чувствовала приближение переполошенной Зиновии с подмогой. Очень может быть, с Феичем и Лешим! Нет слов, она будет очень рада их видеть, однако не сию минуту. Сначала дело нужно сделать, подумала эта типичная Дева и повела допрос дальше.

– Ну, так и быть, – произнесла наша писательница голосом феи-крестной, которая обещает Золушке вальс с принцем. – Нечисть так нечисть, сношаться так сношаться! Устрою я тебе свидание с дочкой домового. Ох и красавица! Очень людей любит. Вот меня, проси не проси, никакими пряниками не заманишь к человеку в постель, а она аж ножонками сучит от нетерпения... Что ж, всякое бывает. Если домовым и подполянникам можно баб человеческих щупать и иметь, то почему девкам нашего племени нельзя мужиков ласкать? Вот так и она – лишь только завидит какого ни есть мужичонку, пусть даже самого плохонького и хиленького, так и затрепещет вся. Сейчас я ее покличу, и она тебя обиходит...