Елена Арсеньева - Любимая девушка знахаря

Стоп. А что проку в тайне, размышляла с горечью Маруся. Что проку иметь двадцать пар фильдеперсовых чулок, если знаешь, что носить ты можешь только одни – нитяные? Что проку есть серебряными вилками со старинных фарфоровых тарелок, если знаешь, что тебя в любую минуту могут сослать на Соловки, как всех бывших нэпманов? Эх, жаль, опоздали Вассиан Хмуров и какой-то его неизвестный приятель, которому он верил, найти клад! Кабы лет на пять пораньше, когда еще оставалась хоть небольшая свобода дышать людям имущим! Теперь НЭПу конец... Впервые Маруся почувствовала, что жалеет о закрытии всех таких лакомых и дразнящих магазинов, игорных домов, ресторанчиков, которые раньше вызывали только зависть, и раздражение, и желание видеть их закрытыми. Оказывается, потому она так сильно злобствовала, что была подобна лисице из басни Крылова. У Маруси всегда была хорошая память, и ее ничуть не затруднило вспомнить сейчас искушения и мучения лисы:

Да, глупо деньги иметь – но не быть в силах их потратить. То ли дело в буржуазных странах... Конечно, они загнивают и очень скоро вовсе загниют, но вот если бы там на какое-то время оказаться... пока хватит золота... можно было бы насладиться их красивой... пусть отвратительной и недостойной советского человека, но все же красивой, яркой, роскошной жизнью...

Ну да, а потом что? Потом возвращаться домой, к прежнему унылому существованию? Нет уж, если уехать, то чтобы не возвращаться. Кто знает, может, золота так много, что и на всю жизнь хватит...

Тут Маруся споткнулась о выворотень, протянувший свои иссохшие корни поперек пути, и очнулась от туманных, будоражащих мечтаний.

«Если бы в ячейке знали, что я так думаю, нипочем бы меня в комсомол не приняли, даже близко не подпустили бы», – подумала она, и впервые подобная мысль ее никак не раздражила, не напугала, а заставила просто пожать плечами. Да ну, подумаешь, комсомол, кому он вообще нужен, докука одна!

И все же она снова оглянулась с опаскою, как если бы кто-то мог подслушать ее немыслимые мечтания. Само собой, никого не обнаружила, зато увидела кое-что другое, например, то, что тропинка сзади куда-то подевалась. Посмотрела вперед – но ее не оказалось и там. Маруся стояла по колено в густой траве, нимало нигде не притоптанной, за исключением ее собственного, мятежно блуждающего, неуверенного следа. Девушка метнулась назад, какое-то время шла по своему следу, вне себя от страха, но скоро остановилась в нерешительности, озираясь и совершенно не представляя, куда идти. Вроде бы трава там, где она шла, должна быть примята, но она примята и в том направлении, и в другом... Куда идти? Солнце... солнце должно было передвинуться за это время с востока на запад, но Маруся никак не могла вспомнить, где оно находилось, когда она вошла в лес. Изо всех сил напряглась, представив деревенскую околицу, окраину леса, проклятущий аз , под который она так ошалело кинулась... Вдруг ей померещилось, будто что-то золотится впереди. И так приманчив, так загадочен и чудесен был тот блеск, что Маруся кинулась вперед, путаясь в траве, отшвыривая с пути сплетающиеся ветви... да и замерла, увидев невдалеке озеро, до краев полное расплавленного золота.

Рванулась вперед, готовая броситься туда, – и едва удержалась на краю лощины, затянутой золотистым туманом. Край резко уходил вниз, сквозь туман можно было различить вылезшие из земли корневища, кусты, потом туман сгущался и казался уже не золотым, а просто белесым.

Маруся постояла немножко, схватившись за сердце, которое чуть не выскочило из груди. Вот она, значит, какая, Золотая падь... вот они, обещанные мороки! Золото, золото... А на самом деле нет ничего, кроме обрыва да белесого марева.

«И что? И все?! – думала Маруся, чуть не плача. – Обманка, какая злая обманка!!!»

Нет, не все, поразмыслив, решила девушка через минуту. Вряд ли Вассиан Хмуров ушел бы, чтобы постоять на краю обрыва и посмотреть на призрачный блеск. За те годы, что он прожил тут, в Падежине, небось стаивал тут не раз, как и все прочие сельчане. Наверняка спускались они и в глубину оврага. Спускались, чтобы вернуться с пустыми руками и разнести по соседям легенду о мороках Золотой пади. Но ведь в последний раз Вассиан ушел и не вернулся. Ушел не один, а с каким-то человеком, которому верил. Может быть, тот знал о Золотой пади что-то другое, большее, чем знали прочие?