При этих словах Николай сразу пришел в себя.
Еще не хватало, чтобы Коля Маленький занялся астрономией!
— Ты за собой лучше понаблюдай, — строго сказал он. Здесь, кстати, и без телескопа все видно. Последний раз предупреждаю: или ты сдашь, наконец, на третий разряд, или выкинем из бригады.
При этих словах лицо Коли Маленького приобрело вдруг выражение полнейшего равнодушия, и только в глубине глаз, как свет в дверной щелке, затаилось лукавство.
— Что значит «выкинем»? — невинным тоном возразил он. Это, знаете, проще всего. А людей воспитывать надо, убеждением действовать.
Борис Нискин возмущенно блеснул очками.
— Это уже чистая демагогия, вот что!
— Еще какая! — подхватил Таран. — Сам иногда этим грешу… Видал, но такого!..
Он с Колей Маленьким — два остряка и задиры — не упускали случая поддеть друг друга.
— Мы когда-нибудь в столовку пойдем? — не вытерпел Илья.
— Идем, — откликнулся Николай. — Вот только Степка Шарунин куда-то потерялся.
Наконец появился и Шарунин, щуплый паренек в замасленной серой рубашке. Степка был чем-то явно взволнован.
— Слыхали новость? — возбужденно спросил он. — Жуков Валька говорил. Ух, что будет!..
— Вот это новость! — весело отозвался Коля Маленький. Самого Вальку Жукова удалось послушать! Секретаря комитета комсомола! Надо же, такое счастье.
— И что теперь только будет? — подхватил Таран.
Степа Шарунин обиделся.
— Я могу и не рассказывать.
— Ладно, пошли уж, — скомандовал Николай.
Ребята гурьбой направились к выходу из цеха.
Очутившись во дворе, все невольно зажмурились: в глаза ударили нестерпимо яркие солнечные лучи.
Здесь было еще жарче, чем в цехе, только легкий ветер со стороны моря приятно обдувал разгоряченные лица.
По тенистой аллее заводского сада, над которой смыкались ветви могучих акаций и кленов, вышли к низкому зданию столовой.
Коля Маленький быстро встал в очередь в кассу, Таран и Куклев, взяв подносы, — в другую очередь, за оплаченными уже порциями, а Николай, Борис Нискин и Степа Шарунин направились занимать столик на шестерых.
Через десять минут вся бригада уже с аппетитом уплетала обед, и, только Степа, упиваясь всеобщим вниманием, рассказывал:
— Значит, на весь завод — дружина. Конечно, добровольная. Со штабом. Порядок охранять на улицах…
К его рассказу прислушивались обедавшие вокруг рабочие.
— И это по всей стране, во всех городах, — не то с удивлением, не то с опаской продолжал Степа. — Теперь и до нас докатилось.
Илья Куклев одобрительно кивнул головой.
— Давно пора. В газетах уж сколько об этом пишут.
Кто-то за соседним столиком скептически произнес:
— Выходит, еще одна милиция на нашу голову?
— И вообще, — подхватил Степа. — Вон недавно в газетах писали — одного дружинника убили. Ну, кто это захочет подставлять свою шкуру за здорово живешь?
— Нет, а по-моему, что ни говорите, красиво, мечтательно произнес. Василий Таран. — Форму какую-нибудь придумают, пистолет дадут. Девчата с ума сходить будут.
— Чушь городишь, милый! — вмешался сидевший неподалеку старый мастер из первого цеха Григорий Анисимович Проскуряков, член цехового партбюро. — Пистолет ему подавай! Форму придумывай! Правительство наше и ЦК только и мечтают, чтобы Василий Таран неотразимым кавалером стал…
По столикам прошел сдержанный смешок.
— Или вон Кириллов Иван Степанович говорит: «еще одна милиция на нашу голову», — продолжал неторопливо Проскуряков, поглаживая седые, с табачными подпалинами усы. — Я бы на твоем месте, Степаныч, на милицию не обижался. Ведь, гляди, после каждой получки она тебя целым и невредимым домой доставляет. Ну, со штрафом, конечно. Не без этого. Потому нрав у тебя становится буйный.
Кругом уже откровенно смеялись. Разговор принимал явно интересный оборот.
— А ты, дядя Григорий, сам-то в дружину не собираешься? — поинтересовался кто-то.
— Почему не собираюсь? — степенно ответил Проскуряков. — Вот такие орлы пойдут, — он кивнул на столик, где сидела бригада Вехова, — и я за ними. — Взгляд его остановился на Шарунине. — А ты, сынок, чего испугался? Мы же с тобой рабочий класс, основа основ государства. Это понимать надо! Царя прогнали, беляков передушили! Страну из разрухи подняли. Кто? Все мы, рабочий класс.
В голосе старика звучала такая неподдельная гордость, такая хозяйская уверенность в своих силах, в своей правоте, что окружающим невольно передалось это чувство.
Читать дальше