Екатерина Лесина - Рубиновое сердце богини

– Похоже на то, – согласился Пыляев.

– А ты знал и молчал?! Ты – мой друг, и не предупредил!

– Да ничего я не знал! – взорвался Дамиан. – Клянусь! Когда тебя отмазывать начал, тогда и узнал!

Гошик поверил. Вздохнул. Посмотрел на меня. Снова вздохнул, надо же, как он нервничает. Его всегда руки выдавали: то ручку вертит, то платок мнет, то, как сейчас, бумажку терзает. Из-за Эллы? Или боится, что на него еще три трупа повесят?

– А ее зачем притащил? – Благоверный наконец соизволил высказаться.

– У нас проблема.

– Знаю.

– Нет, не знаешь. Сегодня Машка получила букет.

– Поздравляю, – буркнул Гошик. – Наконец хоть кто-то на нее внимание обратил. И года не прошло.

– Ты что? Не слышал? Он же всем букеты шлет. Сначала букет, а потом пуля в голову! Этого хочешь?

– Пускай в милицию обратится. Я при чем?

– Ни при чем, – тихо ответил Пыляев. – Ты, Гера, у нас всегда ни при чем. Всю жизнь.

– Демка, ты зарываешься!

– Кто ж тебе еще правду скажет? Мамочка твоя, которая до сих пор на каждую твою пакость оправдание находит?

– Маму не трогай! Если бы не я, где бы ты был? А? Ты ж у нас классический неудачник! – От злости Баюн побелел. Ноздри его раздувались, как у породистого коня в предвкушении скачки, а глаза метали молнии. Пыляев же, напротив, оставался спокоен. Даже улыбался. А я… Я не знала, куда мне спрятаться. Они в жизни не ссорились, во всяком случае, я не могу ни одного случая припомнить, и вот нате, пожалуйста, дожили. Буравят друг друга взглядом, того и гляди драться начнут.

– Маш, у меня в борсетке лекарство, – вдруг попросил Димка. – Принеси, пожалуйста, если тебе не сложно.

Ну конечно, не сложно. Сей же миг!

Не получилось. Во-первых, борсетка нашлась не сразу. Во-вторых, согласно закону подлости, лекарства в ней не оказалось. В-третьих, таблеток не было ни в ящиках стола, ни в карманах куртки. Таблеток вообще не было.

Потому что…

Потому что – это предлог. Я мешала выяснять отношения, суровый мужской разговор не предполагает присутствия женщины. Или дело именно в конкретной женщине? Во мне? Я и додумать не успела, как Пыляев вернулся. Хмурый и злой, как тысяча чертей. Рухнул в свое кресло и уткнул нос в монитор. А у меня из головы не шло: о чем же таком они говорили? Мысль зудела, точно назойливая мошка, и мешала работать. Да и вообще какая работа, если меня убить собираются?

И убьют, потому что никому: ни милиции, ни Гошику, ни уж тем более Хромому Дьяволу – нет никакого дела до Марии Петровны. Меня убьют, и Степка окажется на улице, где его ожидают мороз, голод, болезни и ранняя смерть от руки живодера… От жалости к несчастному Степану я всхлипнула. Потом еще разок: жалко стало уже себя. Представила, как лежу я в гробу, бледная и несчастная, а вокруг – ни одного родного человека. Похоронами распоряжается Валентина Степановна в черном платке и выходном костюме из черного же трикотажа с люрексом, который за неимением другого вполне сойдет за траурный. Старушка будет командовать и время от времени причитать, какая я молодая да несчастная… На этом месте я завыла в полный голос.

А Пыляев зарычал. От злости.

– Пигалица, ты не могла бы пострадать в другом месте?

Могла. Я вообще все могу. Все, что угодно: не обижаться, улыбаться в ответ на очередное язвительное замечание, оправдываться, когда ни в чем не виновата, не попадаться лишний раз на глаза Гошику. Не ссориться с Пыляевым. Отойти в сторонку, когда во мне отпадает необходимость. Жить в полном одиночестве, потому что когда-то Гошик поставил самого себя в центр моей вселенной, а потом ушел, и вселенная развалилась. Сделать Гошику алиби. И плакать в другом месте я тоже могу!

Правда, от злости плакать расхотелось, зато появилось неодолимое желание сделать кому-нибудь гадость. Неважно, кому, например Светочке, которая слишком уж откровенно наслаждалась ситуацией, самое время порасспросить паразитку о том интересном отчете, который она состряпала для Лапочки. А потом пойду в милицию. Прямо к капитану Шпале, расскажу ему про цветы, пускай ловит маньяка, ему за это платят.

Мои печально-воинственные мысли были прерваны самым наглым образом.

– Мария Петровна, зайдите ко мне! – Гошкин вопль услышали, наверное, даже дворники на улице, чего уж обо мне говорить. Зовет. Любопытно, зачем? Ладно, чего гадать, схожу и узнаю. Как раз настроение подходящее.

– Маш, ты садись, садись! – Он суетился вокруг, точно огромный черный жук, пыхтел, нервно шевелил лапками и дергал себя за усы, пока они не превратились в две черные мочалки. Смешно. Гошик всегда так трепетно относился к своим усам, расчесывал специальной щеточкой, подстригал, укладывал гелем волосок к волоску… А тут собственноручно красоту разрушил. – Тебе удобно?