Екатерина Лесина - Хризантема императрицы

Дарья стала свидетелем этого разговора благодаря бессоннице, к которой уже привыкла и принимала как данность, не раздражаясь, не нервничая, просто лежа в кровати, прислушиваясь к редким ночным звукам. Сегодня ей захотелось пить, и не воды, а молока, и лучше бы горячего, с медом. Поскольку подобные желания у нее возникали крайне редко, она удивилась. Поднялась. Накинула халат, висевший тут же, после секундного раздумья отказалась от трости – Дарье не хотелось будить обитателей квартиры – и, сунув ноги в мягкие войлочные тапки, вышла из комнаты.

Пространство коридора искажал лунный свет, картины в нем казались черными пятнами, зеркало – вратами в иной мир, сегодня более реальный, чем когда-либо прежде, а двери выступали преградой. Одна приоткрыта – ее выдавала желтая полоска света, выбравшаяся из комнаты.

Дарья и не думала останавливаться, пожалуй, секундой раньше или позже, она прошла бы мимо, добралась до кухни, согрела бы себе молока в литровой жестяной кружке. Случилось бы многое, но несколько слов, как и свет, выбравшихся из спальной комнаты в коридор, нарушили все планы.

– Я ее ненавижу!

– Тише, ты всех разбудишь.

– И что? Пускай! Я хочу разбудить, хочу, чтобы они услышали, хочу, наконец, чтобы поняли – я ненавижу! Почему ты держишь ее здесь? Ты же говорил, что это временно... Серж, пожалуйста, сделай что-нибудь!

Дарья остановилась. Этот голос, обычно медово-ласковый и вежливый, но все-таки приправленный острыми нотками истерики, клокотал яростью.

– Потерпи, милая...

– Я терплю! Я терплю эту маленькую дрянь, которая все делает назло мне! Сегодня она разрисовала обои, вчера – пролила краски на ковер, позавчера – грязные руки вытерла о диван. Клавка слишком старая, чтобы уследить за ней. Но я терплю, да, Серж, терплю. И твою сестру, которая смотрит на меня сверху вниз. Эта старуха, она... она меня пугает. Она – ведьма!

Дарья улыбнулась. Ведьма... ну надо же такое придумать.

– Нет, нет, не смейся, она – ведьма. Ты не замечаешь, да? Она ж готова на все, лишь бы напакостить. Она нарочно обосновалась здесь, чтобы меня доводить. И представляешь, она дает Ленке мои драгоценности!

– Ей недолго осталось, – попытался успокоить Серж.

– Недолго? – взвизгнула Елизавета, и желтая полоска у двери вздрогнула, а Дарья замерла. – Да она вообще не должна была выжить! Врач говорил, что надежды нету, что... а она вон, выкарабкалась, села тебе на шею и диктует! А ты слушаешь. Ты ее боишься!

– Тише...

– Я не хочу тише! Я устала ... Серж, если ты меня любишь, то...

– Я люблю. Я попытаюсь что-нибудь придумать, потерпи еще немного...

Дарья повернулась и, стараясь ступать как можно более бесшумно, пошла по коридору. То, чего она всей душой надеялась избежать, все-таки случилось, вернее, еще только должно было произойти, но являлось непреложным. Сомнений либо же угрызений совести она не испытывала, лишь некоторое раздражение и то по поводу собственной слабости, которая могла помешать осуществлению плана.

Утром, в очередной раз проанализировав ситуацию, Дарья убедилась в правильности принятого решения и поставила себе срок в две недели.

У нее почти получилось. Помешала простуда, вначале незамеченная, но после переросшая в пневмонию с высокой температурой, опасностью сердечного приступа или инсульта, вызванным консилиумом из трех врачей, которые в один голос настаивали на срочной госпитализации.

Дарья была против, но кто ее слушал?

Из больницы она вернулась лишь через три месяца, произошедшие за это время перемены были закономерны и ожидаемы: исчезла Леночка, баба Клава и сапфировая брошь из шкатулки с драгоценностями.

В тот же день состоялся разговор с Сержем, неприятный и бесполезный.

– Да, я все понимаю, но и ты меня пойми, Елизавета не справлялась с ребенком! Баба Клава уже не в том возрасте, чтобы в няньках быть, ну и вообще у Софьи Леночке будет лучше.

– Неужели?

– Конечно, – без особой уверенности заявил Серж. – Мы обо всем договорились. И документы, Дарья! Документы уже оформлены, назад дороги нет!

Ей и не нужна дорога назад, она никогда не любила оглядываться в прошлое, а дорога вперед была предопределена уже давно, и Дарья не собиралась менять решения, более того, она собиралась поторопиться.

– Мне искренне жаль, что так получилось, но сам я заниматься ребенком не могу, сейчас время такое...