Екатерина Лесина: Хризантема императрицы

Кружатся розовым туманом лепестки сливы, а ветер робко руки гладит, дышит в лицо цветочным ароматом. Весна пришла в Маньчжурию.

Это была очень далекая весна, случившаяся много лет назад, когда все казалось иным, невозможным, но желанным, когда весь мир был против маленькой Орхидеи. Насмешлив, презрителен, полон церемоний и церемониалов, правил и установок, он отводил Ланьэр совсем иную роль.

Где он теперь? У ног ее, все еще послушный, ждет приказа, любого, лишь бы исполнить, лишь бы нарушить затянувшееся молчание, лишь бы убедиться, что она еще жива.

Жива.

Недолго уже. Закрыть глаза, позволить вспомнить всех, по очереди... ушедший отец... слабоумный брат, сестрица и мать, подарившая жизнь и имя.

Орхидея... она всегда ненавидела эти цветы, слишком изысканные, слишком прекрасные, чтобы не напоминать о том, что сама Ланьэр имени не соответствует.

Давно это было. Кто осмелится назвать Орхидею по имени? Кто решится вспомнить, кем она была когда-то? Милостивая, Благодетельная, Главная, Охраняемая, Здоровая, Глубокая, Ясная, Спокойная... титулов много, не запомнить всех, да есть ли в том нужда, кроме той, что позволяет остаться еще на миг...

Величавая, Верная, Долголетняя, Чтимая, Высочайшая, Мудрая, Возвышенная, Лучезарная, последняя великая правительница из династии Цин, императрица Цыси, маньчжурская Орхидея престола Поднебесной. Ядовитый цветок Сянфэна.

Сам виноват, не она избрала этот путь, она лишь не увидела иного.

А лепестки кружатся, кружатся, заволакивают глаза розовым туманом, и знает Цыси – нет их на самом-то деле. Откуда сливовому цвету взяться в ноябре? Но знание не спасает, и в мимолетных фигурах, сложенных ветром, вновь приходят лица.

Сянфэн, Сын Неба, Дракон, супруг ее бестолковый, он и сам не понял, как много дал, как много позволил... Сянфэн любил свою Орхидею.

И последним указом приговорил ее к смерти.

Дурнушка-Цыань, завистница-Цыань. Цыань, чтившая законы... Цыань, посягнувшая на власть и провозглашенная Великой Императрицей Восточного Дворца. Цыань ненавидела Орхидею, но была слишком наивна и слишком слаба, слишком доверчива, слишком... беспомощна.

Цыань не исполнила указ супруга.

Не стало Великой Императрицы Восточного дворца. И не нужен оказался титул Императрицы Западного. Зачем, когда императрица отныне одна?

А вот Тунчжи, ее-чужой ребенок, к которому Цыси так и не смогла привыкнуть. Дитя, рожденное для власти и ради власти, дитя, даровавшее годы спокойствия. Дитя, не способное остаться ребенком. Зачем он вырос? Зачем потребовал большего? Не с ее ли молчаливого согласия ему были открыты все двери к наслаждениям как дозволенным, так и запретным? Он рос покорным, он рос послушным... но все же рос. И вырос.

Свадьба. Алутэ. Будущий наследник. Грядущая опасность и решение, которое далось нелегко. Но... что ждало Цыси в будущем? Тишина и забвение в отдаленном уголке Ихэюань? Возвращение в молодость, в то ненавистное время, когда Ланьэр зависела от чужой милости? Нет, не могла она этого позволить.

Ушел Тунчжи... ушла Алутэ... и нерожденный владыка Поднебесной с нею.

И ветер, укором скользнув по губам, приостановил пляску несуществующих лепестков. Зачем он мучит ее? Почему не даст уйти? Снова лица? Уже из сумрака и тени сплетенные...

Любимый Ли Ляньин, единственный, кто был по-настоящему близок, кто понимал, кто видел в императрице женщину, а в женщине – императрицу. Но предал, предал... променял... его смерть приписывают руке Тунчжи. Пусть так, ведь неважно кто, важно, что предательство не осталось безнаказанным.

А вот Гуансюй, еще один непослушный мальчик... родной, много ближе, много роднее, чем полагают некоторые. Его Цыси любила, ему позволяла многое, даже мятеж простила – она милосердна. А он затаил злобу из-за той девчонки. Неужели не понимал, что любой проступок должен быть наказан?

Гуансюй обрадовался бы, узнав о ее смерти, но не бывать тому, он первым преступил порог небытия, проклиная и повинуясь. Что ж, пусть будет так, ведь то, что свершилось, уже неизменно. Будущее же... будущее ускользает. Будущее для живых, а для тех, кто стоит на пороге, – безвременье.

Но древний обычай велит поделиться мудростью, и Цыси, собравшись с силами – расстаться с этим дряхлым телом будет даже в радость, – прошептала: