Владимир Кашин - Приговор приведен в исполнение

— Ну, работай, работай, не буду мешать.

Не зная, куда себя девать, подполковник опять подошел к чуть замороженному окну. На этот раз его внимание привлекли красногрудые снегири, прыгавшие по снегу. Потом он заметил, как приоткрылась калитка и женщина-почтальон что-то бросила в почтовый ящик, прибитый с внутренней стороны ворот.

— Почта! — обрадовался Коваль и направился в прихожую, чтобы выйти за газетами.

— Не надо, пап, я сейчас! — Наташа вскочила и, набросив пальто, выбежала во двор.

«Что это она так? — подумал Коваль. — Может быть, письма от кого-то ждет… Подозрительно!» И тут же отругал себя за то, что подозрительность доведена у него до автоматизма и он машинально распространяет ее даже на собственную дочь. Но эта мысль сразу же сменилась другой: его бесконечная занятость в конце концов приведет к тому, что он прозевает-таки то время, когда появится у Наташи своя, самостоятельная жизнь, в которую войдет и в которой займет свое место пока еще не известный человек. И, подумав об этом, невольно ощутил отцовскую тревогу и боль. Каким он будет, каким окажется этот неизвестный человек? Что принесет Наташке? Этого уж, несмотря на всю свою проницательность, Коваль угадать не мог…

Наташа запыхавшись вбежала в гостиную и произнесла разочарованно:

— Только тебе… Письмо.

— От кого?

— Не знаю. Местное. Фамилия отправителя написана неразборчиво.

— Читай.

Наташа разорвала конверт и пробежала глазами небольшой листок.

— Знаешь, от кого, — сказала она, — от художника Сосновского!

— Гм, — удивился Коваль, откладывая газеты и протягивая руку за письмом. — Ну-ка, ну-ка!

— Он пишет, — шутливо изображая испуг, ответила Наташа, — что хочет написать твой портрет.

— Что, что? — не понял подполковник. — Какой портрет?

Коваль взял в руки письмо и быстро пробежал его глазами. Потом прочел вслух:

— «Я понимаю, что Вам, возможно, не очень удобно будет удовлетворить мою просьбу. Я обращался к комиссару, и он рассказал мне о Вас. После того, что произошло, я не мог взяться за кисть. Но теперь, кажется, я смогу преодолеть свое неверие в людей. И я хочу написать портрет настоящего человека, человека долга и справедливости. Это моя художническая и духовная потребность. Помогите мне в этом, пожалуйста, своим согласием».

Коваль положил письмо на стол и задумался.

— Нет, — сказал он после долгого молчания, — не могу я ему в этом помочь.

Он взял газеты и встал.

— Слушай, Дик, — предложила Наташа, — ты почитаешь, я позанимаюсь, а потом давай вместе пойдем в кино!

— Давай!

— На комедию.

— Да. И чтобы она была не только веселой, но и совершенно пустой!

В декабре в Верховный суд республики пришли две кассационные жалобы.

«В Верховный суд УССР

от заключенного Семенова Владимира Матвеевича.

Кассационная жалоба

Граждане судьи!

Меня считают жестоким убийцей. Какой я убийца, если у меня череп сшит после операции и нет половины желудка, посмотрели бы вы на меня. Я не думал ее убивать, когда ехал с нею встречаться. Мне и не снилось, что такое случится. Я думал поговорить с ней, чтобы Константина не выдавала. Но он сказал, чтоб убить. Я не помню, сколько раз ударил. Когда она упала, я испугался и убежал. Коронки я снял, только чтобы подумали, что это грабители убили.

А то, что я у немцев служил, так они меня тоже заставили, и за это я тоже отбыл. Мера наказания — расстрел — слишком тяжелая для меня. Прошу заменить мне меру наказания».

Вторая жалоба была значительно длиннее.

«В Верховный суд УССР

от осужденного по статьям 17, 93 п. «ж» — «з» и 194 ч. УК УССР Семенова Константина Матвеевича, он же — Петров Иван Васильевич.

Кассационная жалоба

Областной суд приговорил меня к смертной казни по обвинению в организации и подготовке убийства моей жены, а также за участие в убийстве в 1933 году Дегтяревых в Москве и Петрова в Одессе.

Эти факты действительно имели место. Я осознал и осознаю свою вину. По всем трем случаям я дал исчерпывающие и искренние показания. Дело о моем участии в убийствах Дегтяревых и Петрова в связи с истечением срока давности согласно ст. 48 УК УССР приостановлено.

Я еще раз подтверждаю, что в полной мере виновен в убийстве своей жены, хотя непосредственно его не осуществлял.

Мое моральное поведение является совершенно не таким, как отражено в приговоре суда. На это преступление толкнули меня сложные обстоятельства, среди которых — поведение жены, которая угрожала меня выдать.