Владимир Кашин - Тайна забытого дела

— А кто?

— Не знаю.

— Почему он оказался в ведре для мусора?

— Не знаю.

— А кто знает?

— Я не бросал.

— Наивный вы человек, — укоризненно и с сожалением покачал головою Суббота. — Следы всегда остаются. Если бы вы даже сожгли его, эксперты и пепел прочли бы. И легенда ваша наивна. Ехать по этому билету, кроме вас, некому было. Так? И выбросили его — вы. — Суббота снова повторил твердо и уверенно: — И убить Андрея Гущака больше некому было! — Он замолчал на мгновенье, чтобы произвести на парня большее впечатление. — Отпираться, Василий, не стоит. Для вас же хуже. И так уже натворили достаточно.

Гущак молчал.

Следователь положил протокол обыска с подколотым к нему железнодорожным билетом в папку и спрятал ее в ящик. Демонстративно хлопнул ящиком, закрывая его, потом поднял стопку бумаги, лежавшую перед ним, и, выравнивая, постукал торцом ее по столу, желая всем этим показать, что разговор, собственно, закончен.

— Спрашиваю в последний раз. Признаетесь?

Гущак молчал.

— Признаетесь или нет?

— Я больше ничего не скажу. Зачем говорить, если вы все равно не верите?

Следователь должен быть до конца объективным, беспристрастным. Только факты, факты и доказательства. Соответствующим образом оформленные на бумаге, они уже сами складываются в обвинительное заключение. А если это заключение стало внутренним убеждением следователя не по окончании следствия, а с самого начала? Значит, первые же собранные розыском улики оказались неопровержимыми, и теперь он, Валентин Суббота, не должен отказываться от своего убеждения. Не говоря уже о том, что существует постоянная спутница и провозвестница истины — интуиция. Хотя и советуют не всегда доверяться ей.

Но теория — одно, а практика — совсем другое. Ты от нее, от интуиции, отказываешься, боишься попасть под ее влияние, а она существует — и все! И вот в данном случае не позволяет она верить этому колючему как еж парню.

— Такова уж работа моя, чтобы не верить! — ощутив решительное сопротивление Гущака, сказал Суббота, пробуя перейти на миролюбивый тон.

— Такой работы в нашем обществе нет!

Вместе с совершенно естественным возмущением против убийцы в душе Субботы теплилось сочувствие к этому парню, загубившему и свою жизнь.

— Дурень ты, дурень! Каяться надо. За умышленное убийство без смягчающих обстоятельств можешь высшую меру схлопотать, с жизнью распрощаться…

— А я и не хочу жить среди таких, как вы… И прошу не «тыкать».

— Или всю жизнь за решеткой будешь сидеть.

— Диоген в бочке жил — и то ничего.

— Тебе нравится такая жизнь? Что ты там делать-то будешь?

— Думать.

— О чем же можно думать столько лет?

Прямолинейность и задиристость студента сейчас не вызывали у Субботы раздражения, не злили его. А неожиданный, почти алогичный ход мыслей даже нравился. Он снова вдохнул воздух, настоянный на цветущей липе, и подумал, что внизу, в камере предварительного заключения, этот парень со своим норовом быстро увянет и через несколько дней сознается. Именно такие вот горячие быстро и остывают.

— Так о чем же можно думать столько лет?

— О том, откуда берутся такие, как вы.

Суббота сделал вид, что ему захотелось зевнуть.

— Мы с вами не на философской дискуссии, гражданин Гущак. Я хочу от вас только одного. Чтобы вы прямо и честно ответили на вопрос: «Почему раньше скрывали, что ездили с дедом в Лесную, и зачем пытались уничтожить билет?»

Василий молчал. Ему все это надоело. Он почувствовал себя усталым и тоже хотел только одного — чтобы поскорее закончилось это терзание. Суббота решительно подтянул галстук и выключил вентилятор. Стало тихо. Только слышно было, как тяжело дышит Василий.

И Суббота вдруг понял, что беспокоило его все время, в течение всего допроса: казалось, что разговаривает он не с подозреваемым в убийстве студентом Гущаком, а словно перед зеркалом с самим собой. Понял, почему Василий сразу показался ему знакомым, хотя никогда раньше в милиции не бывал. Этот упорный, замкнутый характер чем-то напоминал его собственный.

Суббота подсунул Гущаку протокол. Тот, не читая, подписал каждую страницу.

Когда его уведи, Суббота подошел к открытому окну и, опершись руками о подоконник, предался размеренным дыхательным упражнениям по системе йогов.

Подполковник Коваль поехал с Субботой в Лесную не на машине, а электричкой. Обращение управления внутренних дел, расклеенное на пригородном вокзале и на всех станциях той ветки, на которой находилась Лесная, пока не дало никаких результатов, и Ковалю так же, как Субботе, не хотелось расставаться с последней надеждой на неожиданные ассоциации, которые могли возникнуть на пути, проделанном Ардреем Гущаком, или на месте убийства и дать для начала хотя бы новый импульс интуиции.