Сергей Асанов - Тринадцать

— Мне, пожалуйста, Сергея Владимировича, — сказал он в трубку. — Передайте, Саакян беспокоит. Да, профессор Саакян… Да-да, голубушка, это я, здравствуйте. Не узнали меня по голосу? Спасибо, мне лишнее богатство сейчас не помешает, сами понимаете, я человек одинокий, свободный, можно сказать… Вы бы уж, Валечка, как-нибудь заглянули ко мне на огонек, что ли. Я бы показал вам свою фотоколлекцию… О, у меня есть роскошные работы, вы не пожалеете… ну, договорились. Как только освободите вечерок — позвоните мне. А сейчас, если позволите, я поговорю с Сергеем Владимировичем… Да, спасибо.

Улыбка сползла с его лица на некоторое время. Он хлебнул вина, посмотрел на свои холеные ногти, почесал ноги одну о другую. Потом снова приклеил улыбку.

— Сергей Владимирович? Добрый вечер! Как вы поживаете?.. Как супруга?.. Прекрасно, я очень рад… Да-да, годы наши таковы, что уже приходится радоваться тому немногому, что у нас есть… Да, у меня тоже все по-прежнему. Мне менять уклад жизни уже поздно, да и лень, честно говоря… Я, собственно, вот почему позвонил вам в столь поздний час…

Тут он надолго умолк. Очевидно, его собеседник тоже от светской части беседы перешел к делу, и перешел, судя по всему, очень стремительно. Саакян перестал улыбаться.

— …Нет, Сергей Владимирович, я прекрасно знаю свое место в истории вообще и в вашей жизни в частности и не претендую на большее, чем мне предписано. На этот раз я буду скромнее. Гораздо скромнее. Более того, я хочу сделать вам подарок, чтобы некоторым образом отблагодарить за ту информацию, которую получил от вас в прошлый раз… Вы готовы слушать?.. Замечательно. Так вот, хочу вас предупредить, что в ближайшие часы в городе возможен серьезный катаклизм. Если хотите оказаться на месте первым и попасть в утренние новости как герой, берите в руки карандашик и записывайте… Ну-ну, не упрямьтесь, записывайте. Вы же знаете, я никогда не порю горячку, и у вас была масса возможностей в этом убедиться…

Саакян снова умолк, выслушивая собеседника. Губы его сжались в тонкую ниточку, пальцы начали стучать по подлокотникам кресла. А потом он уже не мурлыкал в трубку, как до сих пор, а с усилием выдавливал каждую фразу изо рта, будто выплевывал надоевшую жвачку:

— Сереж, мне правда очень интересно, чем ты занимаешься в данную минуту, и я даже как-нибудь приду к тебе в гости и посмотрю своими глазами, как это здорово у тебя получается… но, бл…, хочу тебе напомнить, что свои погоны полковника ты не на рынке купил и не в мусорном баке выловил!.. Да, и ты меня извини, пожалуйста, за грубость… я у тебя ничего не прошу для себя, ты же знаешь, я альтруист… Да, да… я рад, что мы поняли друг друга… Ну а теперь ты готов взять карандаш?.. Отлично, значит, так…

Он изложил информацию быстро, сухо и точно — почти по-военному, словно речь шла о количестве единиц боевой техники противника и его живой силы, которую следовало уничтожить. Закончив, он снова улыбнулся, как в начале разговора — елейно и подобострастно, едва не похрюкивая от удовольствия, — попрощался и положил трубку.

— Вот так-то, мой мальчик, — пробормотал он себе под нос, — а ты боялся. Это совсем не больно.

Он вернулся к вину. Пригубил немного, закусил шоколадкой, затем нажал кнопку на пульте от плазменной панели. Ах, как он любит такие часы! Ты не участвуешь в постановке — точнее, не торчишь на сцене, делая вид, что обладаешь Истиной, — но дергаешь за нужные ниточки, поворачиваешь прожекторы, как считаешь нужным, дирижируешь музыкантами в оркестровой яме… Ты везде и нигде, и поймать тебя за полу пиджака и спросить за художественный уровень спектакля невозможно, потому что твоей фамилии нет даже в программке. Ах, какая прелесть!

Где-то там, на Тополиной улице и в районе Черной Сопки, зарождался Смерч, а профессор Саакян нашел на пульте канал «Animal Planet» и увлеченно смотрел, как размножаются приматы.

Смерч нельзя было увидеть целиком. Он не был похож на московскую воронку Светланы, которую пытался укротить Гоша Куценко, — все было гораздо прозаичнее, хотя и не менее жутко. Невидимый смерч закручивался вокруг людей, проживавших в доме номер тринадцать по Тополиной улице. Эти люди, возможно, раньше никогда не пересекались между собой, но теперь многих из них закручивало в едином вихре, больно сталкивая лбами.

Семенов выбыл из игры. Он ехал в чужой машине все дальше и дальше от своего дома, ехал не знал куда и не по собственной воле. Похоже, он уже окончательно сошел с ума, ибо не подавал никаких признаков того, что в состоянии отвечать на вопросы и вообще реагировать на внешние раздражители. Когда Миша грузил его в подъехавшую милицейскую повозку, он лишь моргал и выпячивал губы, переводя взгляд со своих поцарапанных рук на небо и обратно.