Майкл Маршалл - Слуга смерти

Так почему бы просто не покончить со всем этим? Подвести черту. Примириться с потерей. Надеяться, что переселение душ действительно существует, и попытаться в следующий раз найти работу получше.

Почему бы и нет, в конце концов?

Он пил до закрытия бара, потом пытался беседовать с двумя молодыми барменами, пока те невозмутимо сопровождали его до дверей. Один что‑то отвечал со скучающим видом, другой — с явным отвращением. Том подумал, что он, вероятно, не намного моложе их отцов, скорее всего, угрюмых типов с квадратными подбородками, выпивавших рюмку бурбона или еще какого‑нибудь кислого пойла примерно раз в месяц. Дверь захлопнулась у него за спиной. Ковыляя обратно к мотелю, он вдруг понял, что ему больше незачем беспокоиться о том, кто и что о нем думает. Его новая цель дала ему возможность подняться на иной, более высокий уровень, откуда ему было на всех наплевать. Он настолько разозлился, что развернулся и, шатаясь, направился обратно к бару, намереваясь объяснить этим Чипу и Дейлу, что, хотя двадцатилетним нынешние времена и кажутся лучшими на свете, у тех, кому за сорок, есть на этот счет свое мнение и что однажды у них самих тоже отвиснут животы, и они забудут, что такое любовь, и вообще не смогут понять, кто же они такие. Ему казалось, что подобная мысль будет для них весьма ценной. Так или иначе, других у него сейчас все равно не было, и ему хотелось ею поделиться. Когда он наконец добрался до бара, дверь была заперта, а окна темны. Некоторое время он колотил в дверь, пытаясь убедить себя, что они могут быть внутри, но по большей части лишь затем, что ему просто хотелось по чему‑нибудь колотить. Прошло минут пять, прежде чем его неожиданно ослепил яркий свет. Обернувшись, он увидел полицейскую машину, стоявшую позади него. Молодой парень в форме стоял, прислонившись к ограде и скрестив руки на груди.

— Уверяю вас, сэр, — закрыто, — сказал он.

Том открыл было рот, но понял, что хочет сказать слишком многое, причем лишенное какого бы то ни было смысла. Он поднял руки — не в знак того, что сдается, но в немой мольбе. Как ни странно, полисмен, похоже, его понял. Он кивнул и, не сказав больше ни слова, сел в машину и уехал. Том отправился домой в мотель, медленно шагая посреди главной улицы, на которой не было ни одного автомобиля, лишь задумчиво мигали светофоры.

На следующее утро он еще раз тщательно все обдумал. Вариантов было немного. В городке не было оружейного магазина, а ему не хотелось куда‑то ехать на поиски. Даже если предположить, что у него каким‑то образом оказался бы пистолет, оружие его пугало. Прыжок с обрыва, если бы здесь нашелся обрыв, тоже его не устраивал. Сама идея однозначно казалась неприемлемой. Даже если бы его разум и решился окончательно, тело могло начать сопротивляться — и в этом случае ему пришлось бы долго идти назад к машине, чувствуя себя последним дураком на свете. «Да, я собирался броситься с обрыва, верно. Нет, этого не случилось. Извините. Хотя оттуда открывается прекрасный вид». Кроме того, Тому не хотелось превратиться в нечто раздутое или расплющенное, которое кто‑нибудь нашел бы, сфотографировал и отправил домой. Ему не хотелось разрушать свое тело, ему хотелось стереть себя с лица земли.

В воскресенье он сидел за огромным канадским сэндвичем в баре «У Генри», самом дружелюбном заведении городка, когда вдруг услышал нечто, поставившее на место последний кусочек головоломки. Какой‑то местный старожил явно развлекался, пугая парочку пенсионеров протяженностью и непроходимостью здешних лесов. Внимание Тома привлекло упоминание числа «семьдесят три», которое местный повторил несколько раз подряд. Семьдесят три — о чем это?

Его слушатели переглянулись и кивнули, явно впечатленные его словами. Потом мужчина повернулся к местному с видом человека, заметившего изъян в доводах собеседника.

— Больших или маленьких? — спросил он. — Те самолеты — какого размера они были?

Его жена кивнула — мол, моего мужа не проведешь, я же всегда говорила.

— Всякие, — слегка раздраженно ответил старик. — Большие, маленькие, гражданские, военные. Самолеты падают все время — собственно говоря, их на самом деле намного больше, чем тех, которые совершали в этих краях вынужденную посадку. Суть в том, что из всех самолетов, упавших на тихоокеанском Северо‑Западе после войны, семьдесят три так и не были найдены.

В самом деле, подумал Том.

Отодвинув сэндвич, он расплатился и отправился покупать столько спиртного, сколько мог унести.