Виталий Гладкий - Последняя жертва Магистра

Крутских Модест Савватиевич, ювелир на пенсии, круглый, как мяч, старичок, коротконогий и лысый, потирая довольно руки, бегал вокруг стола, на котором лежала шахматная доска с расставленными фигурами.

– А мы вас, милостивый сударь, вот так-с, – шах! Забежав с другой стороны, он нахмурился, почесал затылок и забормотал:

– Надо же, проглядел… Шах, значит… А мы вот слоником и прикроемся. Что вы на это скажете?

Совершив обратный рейд, Модест Савватиевич хитро улыбнулся, прищелкнул пухлыми пальцами и обратился к невидимому сопернику:

– Ах-ах-ах… Слабо, слабо… Шахматы – это мысль, наука, батенька. Да-с, наука. А вы, извиняюсь, я бы сказал… М-да… Не того… Вам мат в три хода – так, так и вот так. Вашу руку… Покорно благодарю-с…

Модест Савватиевич играл в шахматы сам с собой. Обычно к обеду он позволял себе не более трех партий, только что закончилась вторая. Вечером же, если к нему не приходил кто-нибудь из его старых приятелей, чтобы проведать, он заигрывался допоздна, получая при этом громадное удовольствие…

Крутских уже сделал ход в следующей партии, где он играл белыми фигурами, когда задребезжал звонок входной двери. Недовольно наморщив широкий, немного приплюснутый нос картошкой, он было отмахнулся, перебежал на сторону воображаемого противника и даже подержался за пешку, но затем с тяжким вздохом и большими сожалениями поставил ее обратно и покатился в прихожую, быстро перебирая ногами, обутыми в меховые носки собственного производства.

– Иду, иду! Вот я и пришел… – с такими словами он широко распахнул дверь и любезно сделал ручкой: – Про-шу-с…

– Здравствуйте, Модест Савватиевич! Извините – нежданная, непрошенная…

– Бат-тюшки! – всплеснул руками Модест Савватиевич. – Кого я вижу! Ариадна Эрнестовна… Какая радость, какая радость… Проходите, проходите… Радость-то какая… В кои-то веки сподобился вас снова узреть. Глазам не верю… Раздевайтесь. Давайте, давайте я вам помогу. Вот так-с…

Модест Савватиевич бегал вокруг актрисы Ольховской едва не вприпрыжку: помог снять пальто, стряхнул снег с песцового воротника, повесил пальто на крючок, вытащил из шкафчика совершенно новые домашние шлепанцы и даже помог их надеть, несмотря на протесты актрисы.

– Вот и хорошо, вот и ладно-то как… – приговаривал он, улыбаясь во весь рот; при этом его маленькие голубые глазки прямо-таки лучились из-под мохнатых светлых бровей. – Сюда, сюда… Вот стульчик, садитесь. Сейчас мы чайку сообразим. Нет-нет, надо-с… С морозу. Зима-то вон какая пришла – крутая, снежная. А чай у меня отменный есть, китайский, из старых запасов. Самый наивысший сорт. Храню для особо торжественных случаев. Да-с…

Пока Модест Савватиевич копошился на кухне, Ольховская с интересом осматривала его квартиру, обставленную весьма скромно: высокий комод, стол, четыре венских стула, диван; у дальнего конца комнаты – верстак с тисочками и мощной лампой, на котором лежали аккуратно сложенные инструменты и стояла закрепленная в латунной подставке огромная лупа, на полу – домотканый коврик. Стены сплошь увешаны фотографиями, кое-где дореволюционными, а также грамотами в рамочках, под стеклом.

– А вот и я… Вам покрепче? Попробуйте печенье. Сам испек. Да-с…

Ольховская пила чай с удовольствием. Может, еще и потому, что непритязательная обстановка квартиры Крутских чем-то напоминала ей собственную, и она чувствовала себя здесь как дома.

– Как здоровье Софьи Леопольдовны? Она, по-моему, с вами живет?

– Бабушка умерла… – скорбная складка перечеркнула высокий чистый лоб Ольховской – Уже больше трех недель назад.

– Что вы говорите? Софья Леопольдовна… – Крутских страдальчески сморщился. – Чудная была женщина… Характер, правда, жестковатый имела. Да разве в том ее вина? Жизнь прожила нелегкую, ох, нелегкую. Все на своих плечах вынесла. Детей сама вырастила, выпестовала, и это в такие годы… Да-с…

– Я к вам, Модест Савватиевич, как раз и пришла в связи со смертью бабушки. Она мне завещала вот это… – Ольховская развернула объемистый пакет, который принесла с собой, и поставила на стол окованный позеленевшей медью ларец красного дерева в виде домика с двускатной крышей и фигурной ручкой сверху. – Что внутри, я понятия не имею, бабушка не говорила. А открыть не могу, нет ключа, видимо, где-то затерялся. Взламывать замок не хотелось бы, да и сомневаюсь, что смогу. Вы не поможете?

– Интересно, интересно… – замурлыкал Крутских, ощупывая ларец и пробуя на вес. – Тяжеловат. Попробуем…