Билл Белинджер: Самая долгая секунда

Вдруг Амар заговорил:

— Я ничего не понимаю. Неужели эта женщина вам так дорога, что вы готовы рисковать ради нее пятью миллионами долларов?

До меня не сразу дошел смысл его слов, потому что я был полностью погружен в думы о своем прошлом и будущем. В мире, из которого я пришел, не было, очевидно, ничего, что нельзя было бы купить за деньги, включая женщин, уверенность в будущем и власть. И все это я променял на безопасность одной-единственной женщины, которую даже не любил.

Только теперь я понял, что Бианка была совсем из другого мира — мира, в котором я всегда был чужим. Меня растрогало ее великодушие. Но сначала я принял все ее дары, не оценив их по достоинству. Сочувствие и любовь Бианки впервые дали мне возможность заглянуть в другой мир, в мир, в котором жила Бианка и в который она верила. Это был мир, где люди дарили друг другу тепло, где можно крепко и спокойно спать и видеть чудесные сны, а не кошмары. Верность и другие понятия еще существовали в нем. Это был мир, в котором человек не был обречен на одиночество.

Я опять услышал голос Амара. Я не видел лица, но его удивленный голос заставил меня прислушаться к его словам.

— Пять миллионов, — сказал Амар.

Только теперь дошли до моего сознания его слова. Ужас охватил меня. У меня был только миллион. О каких пяти миллионах шла речь? Значит, я не все еще знал о себе. Значит, где-то еще были спрятаны четыре миллиона. Но где? Я не помнил ни имен, ни номеров сейфов.

Мы вошли в здание. Внутри было темно. Мне стало вдруг очень страшно: я почувствовал, что волосы на затылке у меня встают дыбом. Во рту так пересохло, что я не мог глотать.

Но теперь уже поздно. С теми деньгами, которые у меня есть, мне не выиграть эту игру. У меня ведь только миллион долларов. А где же все-таки еще четыре миллиона?

Моим единственным шансом был Херстман. Если он будет сегодня на встрече, то я спасен. У нас много общего, я это чувствую. Он — мой единственный друг, которому я доверяю. Если Херстман здесь, то он наверняка сможет объяснить остальным, что я действительно потерял память и не помню, где остальные деньги.

Херстман, не бросай меня в беде!

Вот уже и дверь. Как странно, я ясно вижу и впитываю в себя все подробности. Я ясно вижу узор дерева, пыль на дверной табличке.

Амар вежливо открывает дверь. Слишком вежливо. Я переступаю порог комнаты и тут же мгновенно понимаю, что я навсегда покидаю мир живых людей. Колонела Херстмана в комнате нет.

И тут наконец я увидел наяву тот кошмар, который постоянно мучал меня во сне. Я разглядел тени в другом конце комнаты, письменный стол, над ним висит лампочка без абажура, тускло освещая помещение.

А вот наконец и он сам, тот человек, появления которого я все время ждал, — огромный и черный, как сатана.

Ну, наконец-то я тебя увидел. Ну, подходи же ближе! Я забыл, что ты огромен и стар. Твое лицо покрыто морщинами, и вся твоя власть не сможет омолодить тебя. Где теперь те десятки тысяч людей, которых ты погубил? Ты превратил человеческое достоинство в товар.

Ты кланяешься мне, Эль Саид? Напрасно ты иронизируешь. Я умру, но ты умрешь вместе со мной. Мы с тобой оба служили злу, и наша кровь прольется вместе.

Если твой меч поразит меня, то лезвие моего ножа вопьется тебе в горло.

Эль Саид!

Нож скользит по моему рукаву. Вот он уже в моей руке. Вот он блеснул в воздухе. Я еще только успеваю увидеть, как он взмахнул своим мечом.

Вот оно, это мгновение, — самая долгая секунда, секунда, разделяющая жизнь и смерть!

Сантини сказал:

— Когда я увидел этого человека первый раз, он лежал с перерезанным горлом в больнице, Теперь он опять лежит с перерезанным горлом, но теперь уже в морге.

— Вы знаете, что с ним произошло?

— Да. Дело в том, что я попросил сделать запрос еще и в Лондоне. Больше всего мне помог тот факт, что отпечатки пальцев совпадают. Но ведь если человек был ранен, то он вполне мог и умереть. Его армейским паспортом и личным знаком мог воспользоваться кто-то другой для того, чтобы скрыться под его именем.

— Интересная теория, — сказал Йенсен скептически.

— И тем не менее так оно и было, — продолжал Сантини. — Человек, воспользовавшийся именем и документами Пацифика, был на самом деле английским шпионом. Причем он работал на обе стороны. Он помогал Роммелю во время его африканского похода, а когда ему было нужно, он передавал информацию в английскую разведку. После поражения Роммеля он быстро перешел на сторону союзников. Тут его и ранили.