Билл Белинджер - Самая долгая секунда

Взяв фотографию, я поехал в Актон Плаца. Прежде чем подойти к лифтеру, я написал на своей досочке: живет этот постоялец на третьем, девятом или пятнадцатом этаже?

Когда лифт пришел вниз, я подождал, пока пассажиры выйдут, и подошел к лифтеру. Прежде всего я дал ему пять долларов, которые он тут же убрал в карман. Потом я показал ему фотографию и досочку с заранее подготовленным вопросом. Он посмотрел на фотографию, прочел ответ и кивнул.

— Да, эта дама живет здесь, на девятом этаже, — сказал он.

Я быстро написал: вы знаете, в каком номере она живет?

Он этого не знал. Пожилая пара и несколько других пассажиров зашли в лифт. Они спешили, и я успел написать еще только один-единственный вопрос: вы знаете, как ее зовут?

— Нет, — ответил он, и дверь лифта закрылась.

Я пошел в главный холл к администратору, показал ему фотографию Розмари и спросил, живет ли эта дама на девятом этаже. Прочитав мой вопрос, администратор сказал, что он этого не знает и ему нужно знать ее имя. Поскольку я не знал, под каким именем она остановилась здесь, я так и не смог ничего выяснить у него.

Я вернулся к лифтам и поехал не девятый этаж. К сожалению, горничной не оказалось на месте и мне не у кого было узнать, в каком номере живет Розмари. Коридоры здесь были расположены так, что наблюдать за всеми одновременно было невозможно, а долго просто так торчать на этаже я не мог, потому что это вызвало бы любопытство постояльцев. Мне пришлось снова спуститься вниз.

Вечером я отправился к Меркле. У него были для меня новости. Пришел ответ из журнала. Меркле был страшно рад.

— Я завтра пойду туда и заберу письмо, — сказал он. — Редакция журнала находится недалеко от моей фирмы. Я могу его забрать в обеденный перерыв.

Я поблагодарил его за эту любезность, тем более что мне было трудно вступать в контакт с людьми: где бы я ни появлялся, я везде привлекал теперь к себе внимание.

Мы договорились с Меркле, что я на следующий день зайду к нему за письмом.

Когда на следующий день я пришел за письмом в условленное время, то увидел, что дверь его квартиры открыта настежь. Я все же позвонил. В квартире стояла мертвая тишина.

Меркле сидел в своем кресле. Около виска зияла огромная рана. Будильник на столе показывал начало десятого. Меркле обычно приходил домой около половины седьмого. Очевидно, он был уже мертв около двух часов. Кровь на спинке кресла, на его плече и ковре уже высохла.

Воротник его рубашки был смят, а галстук туго затянут вокруг шеи. Мне показалось, что сначала он был придушен чьей-то сильной рукой, а затем посажен в кресло. Уже сидя в кресле, он получил смертельный удар по голове.

Вдруг мне показалось, что я знаю, чьими руками был задушен Меркле. И мои пальцы дрожали, когда я полез в карман и нащупал там нож. Его холодная сталь успокоила меня немного.

Рана была нанесена тяжелым, очевидно металлическим предметом. Поскольку отпечатки пальцев не остаются ни на теле, ни на одежде, я, не задумываясь, стал искать письмо в карманах одежды Меркле. Но письма нигде не было. В квартире царил такой беспорядок, что найти здесь что-нибудь было очень трудно. Я искал довольно долго, но найти письма так и не смог.

Выйдя из квартиры и закрыв за собой дверь, я тщательно вытер носовым платком ручку двери.

На улице я вытащил нож из ножен и нес его в руке, спрятав лезвие в рукаве.

Мне не давала покоя мысль о том, что письмо, предназначенное мне, было в руках убийцы Меркле. Был Меркле убит до того, как было найдено письмо, или как раз за то, что не хотел отдать его? Я не знал точно, где и у кого это письмо теперь находилось. Скорее всего в руках убийцы.

Йенсен сказал:

— Я решил приехать сам и обсудить все с вами лично. Так, по-моему, лучше.

Он сидел рядом с письменным столом Бурровса и выглядел очень усталым. Йенсен закурил и положил сигарету в пепельницу.

Бурровс просматривал листки с информацией, которую передал ему Йенсен по телефону.

— Отпечатки пальцев подделать невозможно, — сказал он Йенсену.

— Я знаю, что вы думаете, — произнес Йенсен. — За пятнадцать лет может многое измениться, но отпечатки пальцев наверняка измениться не могут.

— Горман утверждает, что рост убитого был минимум метр восемьдесят, — продолжал Бурровс. — А по данным из армии его рост метр семьдесят пять.

— Но ведь Горман дал очень приблизительные данные, — сказал Йенсен. — Точно измерить лежащее тело ведь очень трудно. Может быть, Горман ошибся.