Владимир Гоник - Я не свидетель

- Нет, легкий чемоданишко.

- Он поехал в центр к агентству, чтоб оттуда рейсовым отправиться в аэропорт. Так?

- Нет. Мы вышли вместе, я поднес ему чемодан до рощи, растолковал, как идти дальше. От меня так ближе в аэропорт. За рощей шоссе, там часто ходит автобус. Дальше я его провожать не мог, у меня на пять был талон к врачу.

- В котором часу вы вышли из дому?

- В десять или пятнадцать минут пятого.

- К врачу не опоздали?

- Нет. Мне от рощи до амбулатории двадцать минут хода.

- Тюнен был одет в плащ?

- Натянул только шляпу. Было тепло. Плащ он нес в руке.

- Вы не знаете, денег с собой у него много было?

- Не спрашивал. К чему мне знать про чужие деньги.

- А какая у вас пенсия, Антон Сергеевич?

- Восемьдесят семь рублей.

- Значит у входа в рощу вы попрощались и больше не виделись?

- Больше не виделись.

- Он не оставлял вам для передачи кому-нибудь письма, записки, просто устной просьбы. Может быть, забыл какую-нибудь вещицу у вас?

- Ничего такого не было... Разве что бутерброд. Приготовил в дорогу, я еще покупал ему диабетический хлеб. Сказал, что всегда в кармане носит кусочек такого хлеба. В тот день завернул он его в бумажную салфетку, а взять с собой забыл. Я, когда вернулся, гляжу, лежит этот бутерброд на столе.

- Когда "скорая" прибыла, что делал врач?

- Два укола. Потом сидели долго ждали, пока Георг придет в себя.

- Госпитализировать не предлагали?

- Предлагали. Отказался Георг.

- Антон Сергеевич, а вы бы смогли узнать плащ Тюнена?

- Наверное.

- Если мы найдем этот плащ, обратимся к вам. Не возражаете?

- Лучше вы найдите Георга.

- Этим мы и занимаемся.

- Антон Сергеевич, а почему вы так испугались моего прихода, нашего разговора?

- Пуганный я. Жизнь эту вдоль и поперек знаю.

- С сыном Тюнена, Александром, вы не знакомы?

- Нет.

- Антон Сергеевич, а вы где работаете?

- Садовником на конном заводе... Что у вас еще? Я спешу.

- Пожалуй, все.

- Куда мне зайти, чтоб узнать, как у вас дальше с Георгом пойдет, отыскали или нет? - спросил Иегупов.

- Я вам сообщу, обещаю. К тому же письмо его к вам, которое вы не получили, у меня. Хотите прочитать?

- Да что мне теперь? Он мне его пересказал. И поболе того.

- Про наследство?

- Да. Брать он его не хотел, наследство это. А зря.

- Почему?

- "Ни к чему оно мне, - сказал. - И дом этот, и деньги. Помирать скоро. И не хочу, чтоб Сашку сманило оно". Так и сказал, - Иегупов взял свою тяжелую палку с отполированной ручкой...

Вышли вместе, у подъезда попрощались и разошлись в разные стороны.

- Некогда мне, Иван, еще и в ваши дела встревать. Ты посмотри, Остапчук показал на письменный стол, заваленный бумагами. - Без продыху сижу. Возьми вон сводку за сутки, прочитай: два угона за минувшую ночь, в дискотеке подрезали какую-то девку, три квартирные кражи залепили. А ты мне еще своего немца подвешиваешь.

- Как бы он не стал твоим, - подмигнул Михальченко.

- Не каркай, не цыганка. Да и транспорта у меня нет сейчас, забрали, погнали куда-то склад опечатывать, там недостача миллионов на двадцать.

- Я на колесах, это у нас час займет, не больше, обещаю. Спортсмен уже в машине сидит.

- Ну зачем я тебе там? - взмолился Остапчук.

- Как-никак, это уже следственное действие. А при тебе мы вроде ничего не нарушаем, все в рамках закона, мы как бы не сами по себе, а при власти, при тебе, значит. Так Левин научил.

- Этот еврей тебя законам обучит.

- А ты как хотел? - засмеялся Михальченко. - Он прокурорский.

- Смотри, какой ты законник стал, как ушел от нас, - Остапчук сгреб бумаги, запер в сейф. - Пошли, что ли? Зараза ты, Иван, липучая.

- Отслужу, Федорович, ей-богу за мной не пропадет.

- Отслужишь! Как бы ни так! Живым немца отыщешь - бабки огребешь, а мертвым - мне его спихнешь: заводи дело, Остапчук, труп - это по твоей части...

Они спускались по лестнице, вышли из подъезда. У бровки тротуара стоял "уазик", за рулем сидел Стасик, а на заднем сидении спортсмен-радист, нашедший паспорт Тюнена...

Подъехали к роще со стороны, которую указал спортсмен, пошли по просеке. Роща была старая, березы толстые, с посеревшей корой, с отслоившейся на многих стволах берестой и шелухой тонкой пленки. Спортсмен вел их уверенно, ни разу не сбился с маршрута, углубившись в березняк, то и дело подсказывал:

- Налево, прямо, опять налево. Вон ту башню видите? Держите на нее.

Они продирались сквозь заросли. Иногда в просветах меж деревьями проглядывали кирпичи далекого здания. Это была высокая круглая водонапорная башня, возведенная еще в конце прошлого века. Она пережила революцию и войны, отслужила свое: сложенная из крепкого красновато-сизого кирпича, заброшенная, так и осталась она торчать в роще недалеко от просеки ничейным строением, - никому не приходило в голову рушить ее, бесхозную, пустую, или выдалбливать кирпичи для какой-нибудь стройки, намертво слитые в блоки могучим цементом...