Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины

— Ну как? Отдышались?

— От чего я отдышался? — спросил Засекин.

— Выходит, что вы ничего не помните?

— Почему не помню? Помню. Поехал в музей, там пошли со знакомым на рыбалку. Больше ничего не соображу, забыл... Что за болезнь? Это ваше дело, медицинское, определить, что со мной приключилось. И зачем меня остригли, как тифозного? Заклеили всего заплатками?

— Без медицины дело не обошлось, но доктор говорит: теперь за вашу жизнь можно не опасаться. Организм у вас оказался крепкий. А сейчас нам придется перейти к деловой части разговора. Только сразу договоримся: не волноваться, поскольку все скверное позади. Ко всему, о чем я буду спрашивать, относитесь со всей серьезностью, и никакой фантазии. Только факты.

Сердце у Женьки застучало часто, и лоб покрылся испариной. Слова мужчины его встревожили.

— Может, я попал в бомбежку и потерял память? Может быть, война, а я не знаю?.. А Тоня? Мать, сестра, что с ними?

— Перестаньте трусить. Нечего трястись, словно заяц. Я же сказал — страшное позади. Зовут меня Владимиром Михайловичем, фамилия — Бурмин. Я следователь.

Страха у Женьки больше не было: ничего преступного он не делал. Мало ли для чего он понадобился органам? Теперь пришло ожидание чего-то необычайного.

— Я буду задавать вам вопросы. А вы припоминайте все как можно точнее, отвечать не торопитесь. Итак, зачем вы поехали в Большие Камни?

— Коротко вам отвечать или подробно? Вы знаете, кто такой Эньшин?

— Нет. Вот и расскажите о некоем Эньшине все подробно.

Засекин рассказывал о своей работе с Эньшиным. Он свободно говорил до тех пор, пока не понял: придется рассказать и о Тоне. Тут он запнулся, вспотел, противная слабость с тошнотой подкатила к горлу. Он замолчал, рукавом рубашки пытался отереть пот с лица.

— Возьмите, — подал ему полотенце Бурмин. — Может быть, сделаем передышку?

— Ничего. Я сейчас...

Бурмин велел Женьке выпить капли и протянул ему стакан с водой.

Чтобы дать Засекину успокоиться, Бурмин отошел к окну и облокотился на подоконник, словно забыв о Засекине.

«Тоня, Тоня, — лихорадочно думал Женька, — сестренка говорит, что она хорошая, почему-то паясничает немного, но хорошая. У сестры интуиция, она разбирается в людях, не то что я...» Женька на мгновение забыл обо всем. Он думал об опасности, которой может подвергнуться Тоня. И любовь, и стремление верить, что она не может быть замешана в чем-нибудь скверном... Но пока разберутся...

— Ну, как вы? — Бурмин повернулся к Засекину. — Продолжать не трудно?

— Ничего. Что дальше рассказывать?

— С кем Эньшин вас знакомил. Для кого и что приходилось реставрировать и снимать копии. Сколько платили. Словом, все.

Засекин рассказал и о Кораблеве.

Потом принесли обед, и следователь ушел. Женька, видно, от волнения, к вечеру почувствовал себя бодрее. Мысли стали отчетливей. О Тоне он так ничего и не сказал. И теперь соображал, как бы и дальше умолчать о ней.

Когда Бурмин пришел снова, он заметил, что Засекин чем-то смущен.

Бурмин, как и днем, подошел к окну, заглянул в него и, не оборачиваясь, сказал:

— Хочется во всем верить вам, Засекин. У меня вначале сложилось представление о вас как о человеке правдивом и открытом, которому незачем увиливать...

— А что я?.. — задыхаясь, пролепетал Засекин.

— Скрываете вы что-то. Не о всех знакомых рассказываете.

— Может быть, забыл кого?

— Об Антонине Юрьевне Чернышевой...

Засекин словно приготовился к прыжку.

— Она здесь ни при чем, — твердо отчеканил он. — Она студентка. Очень порядочный человек. Стипендия небольшая, вот и подрабатывает у Эньшина на рекламе. Способная. Хорошо работает. Если вы насчет поведения думаете, то зря. Не из таких. А знания по искусству у нее какие!.. И вообще... Я всю правду вам про нее говорю. Сами убедитесь. О Тоне... Антонине Юрьевне, кроме хорошего, рассказать нечего. Познакомитесь с ней и тогда меня поймете.

— Как она к вам относится?

— Да я ей, наверно, ни к чему... Не подхожу. Такая девушка...

Засекин замолчал и помрачнел. Высказал самое сокровенное и теперь в душе ругал себя. Ему вдруг сделалось все безразличным. Он подумал: хорошо бы больше ни о чем сегодня не говорить.

Уже при свете лампы, после ужина, рассказ Засекина подходил к концу. Смутно вспоминалась избушка в лесу.

— Больше ничего не помню. С памятью что-то...

— О дальнейшем я вам расскажу. Было так: Лисовский хотел вас на тот свет отправить, и поскорее. Для этого поил водкой и еще сильным снотворным, а уж после этого, когда вы потеряли сознание, сторожку поджег и отправился в самом деле удить рыбу, уверившись, что вы сгорите. Наверно, вы в чем-то ему помешали до этого.