Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины

— Да-а!.. — только и мог сказать Ясин. — Я ведь был с ней знаком.

— Неужели? Правда, хороша? Можно понять Витюшу, что не мог ее забыть.

— Она жива?

— В войну погибла. Во время бомбежки. В Киеве. А вот он молодой, посмотрите.

Ясин взял снимок: блондин, удлиненный благородный овал лица. В чертах утонченность, даже нежность. Да, очень был красив. Но ведь эта красота стерлась быстро...

— Если бы вы знали, как я его жалею... Он мне как-то сказал: «Знаете, Полина Акимовна, если бы мне дали вторую жизнь, я бы крепкие кулаки сначала отрастил, а потом в жизнь вышел». Я спросила: «Что ж в этом хорошего? Бить-то кого бы стал?» — «Не бить, а защищаться и других защищать научился бы».

Она задумалась, должно быть вспоминая те минуты, потом собрала снимки.

Ясин поднялся.

— Извините, я должен идти, у меня тут дела, — слукавил он, — я оставлю вам свой адрес, если будут новости, сообщите мне, пожалуйста.

— Как, уже уходите? А я вас даже чаем не напоила... Скажите, как мне-то быть? Может, обратиться куда?

— Не нужно. Берегите себя, это главное. Я все обдумаю, может быть, что разузнаю. Мы еще увидимся с вами. А сейчас успокойтесь, дело это давнее, и мучить себя из-за этого не стоит. Вероятно, записки о прошлом, Виктор Павлович, должно быть, знал, что я журналист, вот и решил мне их передать. Почти уверен в этом.

Полина Акимовна была симпатична Ясину, и ему хотелось как-то утешить ее.

— Спасибо вам, голубчик. Я напишу в случае чего.

Ясин попрощался с Полиной Акимовной и вышел на улицу. Его занимала только одна мысль: что же все-таки завещал ему Истомин?

Бурмин и Коля Сухарев сидели на скамейке в одном из тихих сквериков. Муренинское дело теперь представлялось Бурмину фантастически разросшимся деревом с бесчисленными ветвями, и на каждой из них — вопрос, который ждал своего разрешения.

Теперь еще добавились «записки Истомина». Впрямую они, конечно, не связаны с делом о коллекции Муренина, но пренебрегать ими не следует. И прав полковник Шульгин, считая, что отсюда тоже может «ниточка потянуться», поскольку дело касается директора магазина Дутько и ответственного работника Художественного фонда Дальнева. Да и Эньшин к делам обоих, видно, имеет какое-то отношение, судя по тому, что мы знаем от Кораблева.

— Николай, что можно, по-твоему, связать с «записками»?

— Почти ничего.

— Давай-ка порассуждаем: Дутько и Дальнев в родстве с Эньшиным не состоят. Эньшин в Киеве никогда не жил. По работе вроде бы нигде не соприкасались. Судя по заинтересованности Эньшина в «записках», можно предположить, что он теперь постарается побольше узнать о Дутько и Дальневе.

— Из простого любопытства?

— Не думаю. Скорее из деловых соображений. Дальнев и Дутько — «фигуры». Может, потому заинтересован Эньшин в этих бумагах: компрометирующий материал.

— Почему ты обращаешь внимание только на них двоих? Ведь там еще жена Истомина его родители, Ильин, Ясин. И, кроме того, мы не знаем, все ли написанное Истоминым заключено в этих тетрадях.

— Я говорю, Владимир Михайлович, исходя лишь из «записок». Следователь Ильин умер, жена Истомина погибла в Киеве в сорок третьем. Остаются Дутько, Дальнев, Ясин и заинтересованный в этих записках Эньшин.

— Надо познакомиться с этими деятелями Художественного фонда. Истомин указывал в «записках», что они занимались подделкой картин, спекуляцией. Предположим, что они сейчас этим не занимаются, но связи с дельцами у них, возможно, сохранились. Нам нужно выяснить, как попали к Эньшину тетради, был ли он знаком с Истоминым. Ведь «записки» предназначались некоему Ясину. Зачем Эньшин уверял Кораблева, что тетради никакого отношения к нему не имеют? Допустим, он хотел уничтожить какие-то сведения, содержащиеся в них. Тогда он сразу уничтожил бы их. Он же хранил их даже не в портфеле, а прятал в коробке во время перевозки. Ехал он из Ленинграда... Полковник тоже считает, что следует выяснить все связанное с этим делом. Пришел ответ на запрос о Ясине из Союза журналистов.

Значит, послезавтра ты едешь в Ленинград... Завидую. — Бурмин устало опустил плечи. — Нам бы разыскать того «продавца», что приносил Кузнецову копию с муренинской иконы, и многое бы прояснилось.

— Ничего, Владимир Михайлович, в жизни оно всегда так: не везет, не везет, а потом вдруг удача, и все закрутится. План разработан толковый, все возможное вроде предусмотрено.

— Ну, спасибо, утешил. Ты мне завтра отчет составь о реставраторах.