Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины

Ну а такие люди, как Ильин, Дутько и Дальнев? Почему я поплатился за все, а они остались безнаказанными? Где же тогда справедливость? Эти мысли начали преследовать меня еще до того, как я узнал приговор врачей. Ведь мне еще при моем аресте стало понятно, что Ильин «приложил к этому руку», ему так было удобнее — убрать меня. Он был так хитер, так предусмотрителен, что, попытайся я заявить о его причастности к преступлениям, это лишь усугубило бы мою вину, а его и не коснулось бы.

Ильин. Для меня он олицетворение зла, подлости, предательства. И этот человек остался цел и невредим!

Я хотел попытаться восстановить справедливость, и это не было жаждой мести: я понял, как опасны такие выродки для всех честных людей, они несут духовное разложение, порождают неверие в силу закона, убеждают в безнаказанности. Но я опоздал. Незадолго до моего возвращения на «материк» Ильин умер, до конца дней пребывая в почете как достойный гражданин.

Но были живы Дутько и Дальнев. В годы войны им обоим удалось получить бронь и эвакуироваться в Среднюю Азию.

Вернувшись с Колымы, я узнал, что Дутько и Дальнев процветают в Москве.

И снова меня стали одолевать мысли о том, что я обязан что-то предпринять. Стоило мне подумать об их самодовольстве, уверенности в своей безнаказанности, о том, как это влияет на психологию их детей, которые, я уверен, унаследовали от отцов презрение к людям, к труду, стремление к наживе, и мне становилось ясно, что я обязан разоблачить их, что это и есть теперь главная и заключительная цель моей жизни.

Приговор врачей не изменил моих намерений, и я начал обдумывать, как все это осуществить практически. Как привлечь их к ответственности? Материалы следствия были уничтожены Ильиным и мной. Да и времени прошло много... Но я не сомневаюсь, что и теперь Дутько и Дальнев не прекратили своей преступной деятельности. Наоборот, для них открылись еще большие возможности. Мне удалось многое о них узнать. Я специально различными путями собирал сведения о них. Они живут явно не по средствам: дачи, машины, прекрасные просторные квартиры, драгоценности, поездки вокруг Европы и тому подобное.

Я приложил бы все силы, чтобы помочь раскрыть их преступления, но мне помешала болезнь. Вот почему я решил обратиться к Вам, Дмитрий Васильевич. Вы — честный, неподкупный человек, журналист. Вы расскажете мою историю кому нужно, за преступниками установят наблюдения, и — рано или поздно — они попадутся.

Вы должны это сделать. Прошу Вас. Завещаю Вам это. Предсмертную волю нельзя не выполнить. Поймите, если я в последние дни своей жизни думаю о возмездии преступникам, значит, это очень серьезно. Не сетуйте, что обременяю Вас таким неприятным поручением. Я надеюсь на Вас.

Земфира Прокопьевна Шуневская считала себя современной женщиной. В свои сорок четыре года она с помощью массажей и косметики выглядела «немного за тридцать». Всегда подтянутая, прекрасно одетая, она и впрямь чувствовала себя молодой. Одна беда — она любила вкусно поесть, но если видела, что теряет форму, то сразу же объявляла себе строжайшую диету.

Шуневская жила одна. Она уже давно рассталась с мужем, а новая семья не получилась. Детей у нее не было — в замужестве не хотелось обременять себя заботами о них. Так и прошли годы. И когда среди сослуживцев речь заходила о детях или внуках, ей ничего не оставалось, как высказать «свое личное мнение»: «Дети — это кабала на всю жизнь». В остальном она чувствовала себя уверенно и с удовлетворением думала о своем превосходстве над многими из коллег.

Взять хотя бы материальную сторону. Она была неплохо обеспечена. Работа в художественном комбинате давала ей возможность быть независимой: она занималась оформлением договоров с живописцами и скульпторами.

Квартира Шуневской была обставлена дорогой мебелью, хотя явно перегружена вещами: тут и старинный фарфор, и современные изделия из цветного стекла, на стенах несколько декоративных тарелок и картины хороших современных мастеров... А рядом, в застекленном шкафчике старинной работы, индийские изделия из бронзы, шкатулки, инкрустированные перламутром, и разные изящные безделушки.

Знакомым, восхищавшимся ее квартирой, она обычно говорила, что все нажито еще в замужестве, а кое-что подарено друзьями и почитателями.