Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины

— А ты не сваливай свое неумение жить на какие-то причины. Поразворотливей нужно быть... Самому похлопотать...

— Конечно, как ты, вроде коробейника иконками самодельными приторговывать? Стыдно мне за тебя... Тоже... московский художник... Даже сюда их прихватил.

— Вот это уж не твое дело... Я не халтуру продаю, а копии, и выполнены они так, что за них не стыдно... Это мой труд.

На другой вечер после очередной прогулки в бухту Павел застал у себя в номере Ясина:

— Сижу вот, вас дожидаюсь.

Оказывается, появилась возможность взять Павла в геологическую полевую партию. Ясин убеждал его:

— Народ хороший подобрался, вам, я знаю, будет интересно. И маршрут неплохой: полуостров Кони, бухта Шкипера, Ямск — старинное поселение и дальше, в глубь тайги.

Павел загорелся: такой маршрут интересный, да еще вместе с Ясиным. Об этом можно лишь мечтать.

— Поехать очень хочется. Вот только надо уладить с командировкой и с окончанием заказа. Если поеду с вами, мне ведь по командировке обратную дорогу не оплатят... А впрочем, черт с ними, со всеми этими делами. Что-нибудь придумаю.

Но оказалось, что Пожидаев был категорически против — такая непозволительная трата времени!

— Комары тебя не ели, вот ты и лезешь. Думаешь, там рай? Полазь-ка по болотам, похлебай баланду с сухарями, тогда узнаешь. Нашелся мне любитель экзотики...

Павла возмутил такой тон, и они на этот раз крепко поссорились. Пожидаев припомнил все «благодеяния», оказанные им Павлу, упрекал его в зазнайстве и неблагодарности. «Никогда бы не ввязался в эту компанию, если бы не долги, вот что значит кооперативная квартира, — думал Павел. — Не будь этого, работал бы для выставок».

Он терпеливо выполнял заказ. Успел написать и портреты — «довесок». Наконец почувствовал себя так свободно, будто свалил тяжелую ношу. Он тут же пошел к Ясину.

— А я теперь ваш целиком и полностью...

Ясин обрадовался:

— Вот и славно. Так хочется, чтобы вы все своими глазами увидели, да и мне приятно быть с вами.

Вскоре Анохин и Ясин вместе с полевой партией отправились в путь.

В июне началось недолгое колымское лето. Для Павла все было неожиданным: не меркнущий ночами свет, лиловые поля цветущих ирисов, розовые заросли шиповника, дурманный запах багульника, нежная зелень лиственниц... Он смотрел вокруг восхищенно. Даже тучи комаров не могли омрачить его восторга. Все радовало: блики солнца, и силуэты веток на стенах палатки, и пролетающие птицы, и утренняя свежесть, и настоянный на хвое воздух...

Спали в палатках на оленьих шкурах. Еще с вечера выкуривали из палаток комаров — жгли ветки стланика. Для Анохина Ясин раздобыл одеяло из заячьего меха, обшитое пестрым ситцем.

Дорога была трудной. Приходилось одолевать тяжелейшие подъемы, переходить вброд реки с ледяной водой, не снимая одежды и обуви. Таких речек Павел как-то насчитал в один день четырнадцать. Нужно было ко многому приспосабливаться, многому учиться. И как ни странно, довольно быстро походная жизнь стала для него привычной, а прежнее существование отодвинулось куда-то далеко. И мысли стали другими, менее отрывочными — все вспоминалось как-то по-иному, несуетно. Должно быть, этому способствовала царившая здесь извечная тишина, нарушаемая лишь шумом рек да криками чаек.

В один из солнечных дней Павел шел следом за Ясиным. Позади цепочкой растянулись завьюченные лошади с сопровождавшими их рабочими. Поднялись на перевал. Отсюда были видны и бухты, и цепи гор. У ног простиралась долина, напоминавшая... грузинские пейзажи, — покажи ее на экране, и трудно было бы поверить, что это Север. Альпийский луг пологими склонами уходил вниз. Вдалеке видны были пасущиеся олени. Ниже долина была покрыта густой травой с островками кустарника и множеством цветов. Влево, ближе к морю, на сопке синело горное озеро, а причудливые нагромождения камней словно воспроизводили уголок Скандинавии. Пейзаж то и дело менялся, не везде он был таким живописным. Нередко встречались и гари, выжженные черные плешины — следы лесных пожаров. Идти по бесконечной черноте, перескакивать с кочки на кочку по безжизненному болоту, где не на чем отдохнуть глазу, поистине было тяжелым испытанием. Порой охватывала тревога, казалось, этой мертвой пустоши не будет конца.

Писать этюды Павлу удавалось лишь на стоянках, когда партия задерживалась на сутки-двое и геологи уходили в местные маршруты.