Шарль Эксбрайа - Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).

И у доброго Тимолеоне слезы навернулись на глаза при мысли о подобном необъяснимом оскорблении, которое не могло не повлечь за собой бесчестья, разрушив его славу замечательного кулинара. Искреннее огорчение начальника карабинеров позабавило Маттео. Он решил больше не дразнить его.

— Ну что же, решено, мы пообедаем вместе… Я не хочу упустить возможность попробовать лучшие в мире спагетти!

— Насчет всего мира не могу сказать, но в Италии — безусловно!

Они заканчивали грумелло, запас которого у Рицотто казался неисчерпаемым, и собирались погрузиться в приятную дремоту, когда приход карабинера Бузанелы вырвал их из сладкого мира сновидений и грубо перенес в будничную действительность.

— Пришел Гаспарини, каменщик. Он говорит, что его вызывали.

Чекотти выпрямился, Рицотто застегнул расстегнутый было китель.

— Пусть подождет!

Они осушили наспех по стаканчику виноградной водки в надежде, что она их окончательно разбудит, и последовали за Бузанелой в караульное помещение, где их ждал Зефферино Гаспарини. У него была ничем не примечательная внешность и медлительные жесты. Он казался удивительно спокойным. Чекотти подумал, что они с Сабиной составят замечательную супружескую пару, которая никогда не будет ссориться.

— Зефферино Гаспарини?

— Да, синьор.

— Я вызвал вас, чтобы сообщить не совсем приятные вещи.

— Да?

Он и глазом не моргнул.

— Скажу вам в двух словах, что кое-кто подозревает вас в убийстве Эузебио Таламани.

— Того самого, которого убили недавно ночью?

— Да.

Он почесал в затылке, потом проронил:

— Забавная мысль…

— Не такая уж забавная, если хотите знать мое мнение. Подозрение в убийстве — вещь малоприятная.

— А зачем мне было убивать этого типа?

— О ваших мотивах скажу позже. Начнем с фактов. Признаете вы себя виновным или нет?

— Нет.

— Есть у вас алиби?

— Али… как вы сказали?

— Где вы находились во время убийства Таламани?

— Я был в Домодоссоле.

— Вы можете это доказать?

— Весь день после полудня я там работал с двумя другими каменщиками в ресторане синьора Фолы. Мы облицовывали стены. Хозяин пригласил нас поужинать с ним, и мы ушли все вместе только около полуночи. Я добрался домой на заре.

— Проверю все это в Домодоссоле. Вы знаете, как зовут ребят, работавших вместе с вами?

— Только их имена: Нино и Марио. Синьор Фола знает, вероятно, их фамилии.

Чекотти не питал никаких иллюзий: это было солидное алиби. Его снова пытались навести на ложный след.

— А теперь, синьор, могу я вернуться к своей работе?

— Можете… Минуточку. Вас не интересует имя человека, который вас подозревает?

— Не очень… Но, похоже, вы сами хотите мне его сообщить?

— Его имя Замарано.

Это, кажется, его, наконец, немного смутило.

— Как, отец…

— Да, отец Сабины. А кстати, знали ли вы, что, в то время как вы работали в Домодоссоле, синьорина Замарано бегала на свидание с Амедео Россатти?

Каменщик тихо засмеялся.

— Вы меня разыгрываете, синьор?..

— Она сама сказала мне об этом!

— Это невозможно!

— Почему? Вы считали ее более постоянной, чем все остальные?

— Дело не в этом… Я думаю, что Сабина такая же, как все девушки, и ее нужно держать в руках, но в тот вечер это было невозможно.

— В самом деле?

— Я потому и пошел в Домодоссолу, что она не могла со мной встретиться.

— Это она вам рассказала, и вы ей поверили!

— Нет, не она, а врач.

— Врач?

— Сабина была нездорова уже дня три, поэтому синьор Боргато пришел утром к Замарано и сказал, что она должна лежать в постели и чтобы отец поставил ей банки. У нее была очень высокая температура. Ну вот, так как она должна была оставаться дома, я отправился немного подзаработать в Домодоссоле. Деньги нам не помешают, когда мы поженимся. Могу я теперь уйти?

— Проваливайте!

Нисколько не расстроившись из-за грубого ответа, Зефферино приложил палец к фуражке и вежливо сказал:

— До свидания всем!

Чекотти бросился к телефону, набрал номер врача, нарушил и его послеобеденный отдых и в ответ на свой вопрос получил ворчливое подтверждение рассказа каменщика. Полицейский тихо положил трубку и заставил себя медленно двигаться, чтобы не поддаться ярости, от которой его всего трясло. Увидев обеспокоенный взгляд Тимолеоне, он ограничился тем, что сказал:

— Ну и девушки у вас в Фолиньяцаро…

Потом он опустился на стул и попытался прийти в себя. Это ему не удавалось. Он все повторял: