Буало-Нарсежак - Белая горячка

– Кого я вижу! Шармон!.. Рад встретиться, дружище.

Поцеловав Марселину, он снова повернулся ко мне.

– Ты получил письмо от Сен-Тьерри?

– Нет.

– Значит, скоро получишь... Он говорил мне, что собирается тебе написать.

– Как он там? – спросила Марселина.

– Не блестяще. Он все порывался встать с постели, но врач категорически запретил ему выходить. Не такой уж он удобный больной.

Я не знал, что делать – смеяться или скрипеть зубами, до того все шло так, как я предполагал.

– Смерть отца его не слишком взволновала? – продолжала Марселина.

– Он был готов к этому. Прискорбно, конечно, но ведь и возраст-то почтенный...

Он с ловкостью устроился на заднем сиденье "симки", и Марселина села рядом с ним.

– Старина Шармон... Подумать только, какие понадобились обстоятельства, чтобы мы встретились. Помнишь времена киноклуба?

Ни одной фальшивой ноты. Подлинная сердечность с легким оттенком снисходительности. Но Марселине было не до воспоминаний о киноклубе.

– Голос-то у него хоть прорезался? – спросила она. – Мог бы и позвонить!

– Скоро позвонит. Он обещал. Но пока он может выдавить из тебя только хрип. Да с его-то характером! Благо еще, у меня нрав покладистый.

– А как его дела, продвижение есть?

– Наверно. Ты ведь знаешь, какой он скрытный. Да и итальянцы почему-то темнят. Полная тишина. Но у меня такое впечатление, что все идет не так уж плохо.

– Он все это время пробыл в Милане? Не ездил никуда по окрестностям?

– Нет... Он почти сразу же заболел.

– Но тогда, значит, ему толком не удалось поговорить с теми, к кому он ехал.

– Он им звонит.

– А мне он позвонить не может!

Молодец, Марселина! В мгновение ока, просто потому, что она чувствовала себя обиженной, она вынудила братца перейти к обороне. Я посматривал на Симона в зеркальце.

– Дело прежде всего, – ответил он.

– Еще бы! – фыркнула та. – Да и то, с чего бы ему измениться?

Симон решил перейти к другому собеседнику, то есть ко мне:

– Ты бывал когда-нибудь в Италии?

– Всего один раз, – ответил я. – Когда был проездом в Ницце, проскочил до Сан-Ремо.

– Это не считается. Тебе бы не помешало съездить посмотреть, как они строят. А еще толкуют об американцах! Да итальянцы их на голову выше. Уверяю тебя, там архитектору разбогатеть ничего не стоит.

Я слушал его столь внимательно, что даже прозевал знак остановки. Этот человек явно не испытывал никакого беспокойства. А ведь он знал, где сейчас Сен-Тьерри. Он не мог не знать, что существует определенный риск, каким бы крохотным он ни был. Когда я огибал площадь Жод, меня посетила новая идея, правда, настолько невероятная, что я тут же ее отбросил: нет, Симон не подозревает, что Марселина – моя любовница; по крайней мере, он не подает вида. И все-таки, если предположить, что он об этом знает, – тогда не считает ли он меня возможным убийцей Сен-Тьерри? Есть одна деталь, о которой я до сих пор не думал: в тот вечер, когда произошло убийство, Симон мог увидеть меня у трупа... Если он тоже спешил, если ему показалось, что отсутствие Сен-Тьерри что-то уж слишком затягивается... в конце концов, ничто не мешало ему выйти в парк, и в таком случае он вполне мог издали наблюдать ссору. И если у него есть против меня хоть одна улика, то он играет наверняка... Но какая?.. Марселина тем временем начала рассказывать брату, как умер старик. Симон, которому, казалось бы, на это было совершенно наплевать, выказывал неподдельный интерес. Я наблюдал за ним, стараясь быть хладнокровным, но прочесть что-либо на этом открытом, приветливом лице – лице человека, всегда готового услужить, – было невозможно. Впереди показался замок.

– Послушай, можно ли будет нам завтра – например, утром – встретиться и поговорить? Дело пятиминутное.

– Конечно, старина.

– Похороны назначены на одиннадцать, – напомнила Марселина.

– Тогда давай условимся на два. А по поводу чего?

– По поводу планов Сен-Тьерри. Я составил смету. Вернее, это пока лишь предварительная оценка. Получается недешево. Я хотел бы обсудить это с тобой...

– Пожалуйста... Правда, я об этом ничего не знаю. Но я передам ему твои предложения. Главное – побольше цифр. Он обожает цифры.

Симон снисходительно улыбнулся, давая понять, что считает эту слабость патрона вполне простительной. Неужели все это мне не снится?.. А ведь это он, а не я, заварил всю эту гнусную кашу! Его спокойствие начинало меня пугать. Я затормозил у крыльца. Он пожал мне руку.

– Спасибо, старина... Значит, до завтра.