Буало-Нарсежак - Белая горячка

Во мне затеплилась надежда. Я был вроде севшей на мель шлюпки, которой приходит на помощь прилив. Воздух свободно входил в мои легкие. Я закурил сигарету. Неплохо было бы еще пропустить стаканчик... После стольких часов кошмара передо мной наконец забрезжил выход. Спасен!.. Правда, остается еще Симон... как-никак он брат Марселины! Ну да он наверняка оставил себе лазейку. Этот парень весьма ловок. Даже слишком!.. Я всегда относился к нему настороженно. Положением сестры он пользовался без зазрения совести. Какую роль играл он при Сен-Тьерри? Нечто вроде прислуги за все, порученец для всяких щекотливых дел. Он-то выкрутится: изворотливости у него хватит на двоих. Я посмотрел на часы. Почти полдень. Вот-вот должна приехать Марселина. Я направился к замку.

– Ну, так как? – спросил старик.

– Со стеной трудностей никаких. Затрат потребуется не так уж много, поскольку можно будет использовать тот же камень.

– Вот и прекрасно. Я и сам об этом подумал, но рад, что предложение исходит от вас.

– К сожалению, не в одной стене дело. Есть еще павильон.

– Павильон? А с ним-то что?

– То, что он разваливается. Какой смысл восстанавливать ограду, если он того и гляди на нее обрушится.

Нахмурившись, старый Сен-Тьерри устремил на меня пристальный взгляд, словно подозревая какой-то подвох.

– Вы уверены, Шармон, что не преувеличиваете?.. В последний раз, когда я там был, я ничего такого не заметил.

– А как давно это было?

Он смежил веки, устало вздохнул.

– Верно, – пробормотал он. – Давненько...

– Кровля уже никуда не годится. Внутри я, правда, не был, но можно не сомневаться, что балки прогнили. А вдруг произойдет несчастный случай? Ответственность ляжет на вас.

– Туда никто уже не заходит.

– И все-таки! Это неосторожно. Разумеется, полностью восстанавливать его нет надобности, речь идет лишь о том, чтобы подремонтировать самое основное.

– И дорого это встанет?

Снова буравящий взгляд из-под полуопущенных век.

– Не очень. На все должно хватить полутора миллионов.

В разговоре с владельцем замка я переводил все на старые деньги – к новым тот упорно не хотел привыкать [2].

– Что ж, над этим можно поразмыслить, – сказал он.

– Я предпочел бы уладить все до возвращения вашего сына.

Подобные выражения меня больше не страшили. Каким-то непостижимым образом я начинал считать единственным преступником Симона.

– А если ограничиться подпорками?

– Этот угол парка чересчур сырой. Никакое дерево не выдержит. Рано или поздно придется бороться по-настоящему, и чем дольше вы с этим протянете, тем больше будут расходы.

– Кто у вас на примете для этой работы?

– Меньель.

– Он дорого берет.

От нетерпения у меня сжались кулаки. Из-за его тупого упрямства может рухнуть весь мой план. Кто-то постучал в дверь.

– Пойдите откройте, – сказал он мне. – Это, должно быть, Марселина.

Я так торопился покончить с этим делом, что сделал вид, будто не расслышал.

– Он примет наши условия, – сказал я. – Сейчас в строительстве затишье.

– Это, должно быть, Марселина, – повторил старик.

Я поднялся, но, пока шел до двери, продолжал гнуть свое:

– Лучше всего было бы пригласить Меньеля. Пусть посмотрит сам, и мы вместе условимся о цене.

– Давайте не будем спешить.

Держа руку на дверной ручке, я бросил ему:

– А что, если ваш сын уже вступил в переговоры с Меньелем... Я знаю, он подумывал об этом.

Я открыл. На пороге стояла Марселина – в своей просторной дорожной шубке она была сама элегантность. Она вытянула губы как для поцелуя и шепнула:

– Ну как он?

– Как всегда, упрям как осел.

Она вошла в комнату, словно на сцену, заговорив со мной полагающимся по роли холодно-вежливым тоном:

– Как вы находите нашего больного, мсье Шармон?

Но старик, не менее проворно напустивший на себя самый что ни на есть мученический вид, слабо взмахнул рукой и голосом умирающего проговорил:

– Бедное мое дитя, думаю, это конец... А муженек твой, как видишь, все равно уехал. Никому я тут больше не нужен...

Она склонилась над ним с дочерним поцелуем.

– Что вы, папочка... Я ведь специально приехала сюда, чтобы не оставлять вас одного.

Во мне кипела злость. Все сорвалось! Ну что бы Марселине появиться минут на десять попозже!.. Радость новой встречи с ней была безнадежно испорчена. Пора убираться восвояси. Я для них вроде мелкого служащего, который должен знать свое место. И тут меня впервые ужаснула чудовищность разыгрываемого здесь фарса: приговоренный к смерти старик, не верящий в это, но симулирующий агонию, женщина, ласково называющая его папочкой, а в разговоре со мной – старым маразматиком, и я, убивший сына одного и мужа другой... Нет! Это немыслимо. Надо стряхнуть с себя этот кошмар.