Анатолий Степанов - Без гнева и пристрастия

Ну, хваленый иностранец, покажи, на что способен, выручай! «Чероки», злобно подвывая, задним ходом взлетел на безлесный откос. Выше, еще выше, держимся только в движении, тормоза не помогут!

Из-за поворота выскочило белое полотнище — предвестник фар. А теперь вниз и не промахнуться.

Высокий толкательный бампер «чероки» снарядом ударил в бок серого «москвича», как раз в середину, в междверную стойку. Смирнов удержал свой джип с трудом — двумя тормозами. «Москвича» же некому было удерживать, и он, дважды перевернувшись, попрыгал по пологому откосу к буколическим березкам.

Смирнов поставил «чероки» на обочину, ступил на землю. «Москвич», остановленный березами, лежал на боку. Водила успел выключить мотор, и в тишине были слышны два голоса: один стонал, другой слабо и плачуще матерился.

Зря стонете, зря материтесь. Не подойдет к вам пенсионер Смирнов, не поможет. Если бы не стреляли, то… А что — то? Все равно бы не помог. У них сотовый телефон, у них дружки в засаде, пусть сами разбираются.

Может, обратно в город, к Жорке на выручку? Нет, не стоило. Поломаешь расклад, не поможешь — навредишь.

— Адье, портяночники! — попрощался Смирнов с поверженными, сел в «чероки» и уехал. Тропой через деревню Мурино на грунтовку к шоссе на Гусь-Хрустальный.

Далековато, правда, но вполне безопасно.

За отведенные ему им самим пятнадцать минут Сырцов сделал два дела: заново определил свои физические возможности и провел небольшую разведку. Конечно, после долгого лежания был он не тот, что был когда-то, но, в общем, терпимо. Легко спрыгнул с подоконника третьего этажа, в хорошем темпе обшмонал больничный двор и скверик, допрыгнув до первой ступеньки — железного прута пожарной лестницы, легко подтянул себя, легко пробежал на руках и ногах вверх-вниз. С лестницы до окна не добраться. Значит, будут штифтовать на первом этаже.

Темно-синяя «девятка» бессмысленно стояла в проулке. Трое сидевших в ней открыто курили. Сырцов легко перемахнул в палисадник ближнего к ним дома с не просматриваемой стороны, стараясь не помять огурцы и лук, перешагивая через грядки, вышел на удобное место для обзора и, по-тюремному присев на корточки, стал ждать.

Красным зигзагом вылетел из окна «девятки» непогашенный окурок и вслед за ним явился на слабый свет далеких фонарей в кожаной — о господи, — куртке невысокий гражданин.

Что ж, вслед за гражданином. Так сказать, огородами — и к Котовскому. Еще раз удивился их наглой беспечности Сырцов: гражданин выбрал окно, которое было вне обзора из «девятки». С голой жопой был гражданин, без прикрытия тыла.

Ходить научил Сырцова прошедший Великую войну Дед. Строго шаг в шаг с гражданином в коже и метрах в пятнадцати от него. Гражданин — к окошку, а он за уголок. Теперь вел на слух.

Скрипуче завизжало алмазом по стеклу. Еле слышный хруп выдавливаемого куска. Ни звона, ни звяка. С приклеенной тряпицей сработал. Уж не скокарь ли? Два щелчка: отодвигались оконные задвижки. Жалкий скрип открываемой рамы. Глухой топ — гражданин на две ноги приземлился в коридоре.

Сейчас можно и посмотреть. В тусклой полутьме гражданин удалялся по коридору. Свернул к лестнице. Теперь за ним.

У двери бокса гражданин постоял, прислушиваясь, и ничего, естественно, не услышал. Тогда он правой рукой с пистолетом толкнул дверь, а левой, нащупав выключатель, включил электричество. Сырцов, накрывшись с головой, мирно спал.

Пук-пук-пук-пук, будто палкой ковер выбивали. Четырежды сработал пистолет с глушителем. Кожаный гражданин сообразить еще не успел, почему даже на рефлекторном уровне не вскинулся его клиент, как сообразилка его отключилась напрочь.

За ушко его ударил Сырцов рукояткой кольта, прицельно и от всей своей широкой души ударил. Гражданин завалился на бок, не пискнув, потом безвольно откинулся на спину.

Понятное дело, никаких документов. Две запасные обоймы, шариковая — писатель! — ручка, связка ключей, стекольный алмаз на деревяшке, пять ярких пакетиков с презервативами. СПИДа боится, сволочь. И деньги в рублях и долларах, не особо много. Ничего интересного. Жалко, конечно, казенное имущество, но что делать? Разорванной на ленты простыней Сырцов вязал податливые руки-ноги. На тыльной стороне ладони знакомая наколка. А он еще удивлялся их беспечной наглости. Блатари, уголовщина. Кляп не вставил, не будет, очнувшись, орать гражданин, не в его это интересах. Свет Сырцов погасил, чтобы страшнее было гражданину, когда очнется.