Александр Смирнов - Вавилонская башня

— Русский, в поле не ходи, в клуб ходи, работу бросай! — еле выговорил он, добежав до женщин.

— Какой клуб? — не понимали женщины.

— Русский бай приходил! Домой ехать надо!

И вот уже нет этого знойного поля с хлопком, нет душераздирающего детского плача, и хлопковые коробочки не разрезают потрескавшие в кровь пальцы. Есть вагон, в котором тоже жарко и душно, в нём тоже кричат дети, но этого никто не замечает, потому что вагон едет из Средней Азии в Ленинград.

За окном мелькают степи и кишлаки. Стоит поезду остановиться на какой-нибудь станции, в вагоне сразу появляются женщины. Они пробегают по вагону и предлагают всё, что только можно предложить: здесь и манты и плов и лепёшки и козье молоко, одним словом, всё, что душе угодно. Вот только картошки у них нет. На первый взгляд кажется, что женщины сумасшедшие, потому что по таким ценам, какие они запрашивают, если кто и может купить, так только миллионер. Но это только на первый взгляд. Поезд трогается и в окно видно, как узбечки стоят на платформе и подсчитывают свои барыши. Корзинки их пусты, значит за те две минуты, которые были в распоряжении торговок, они умудрились продать всё даже по своим баснословным ценам. Маша сглатывает слюну, вдыхая приятный запах экзотических фруктов и с умилением смотрит на сына, который уписывает за обе щеки грушу, кусок дыни или инжир, которым его угостили сердобольные соседи по вагону.

Ландшафт за окном меняется. Всё чаще и чаще виднеются берёзки, всё реже и реже пассажиры завешивают окна от палящего солнца. И вот на остановке раздаётся громкий русский крик:

— Картошечка, рассыпчатая! Кто ещё не взял?

— Сашенька, ты хочешь картошечки? — спрашивает Маша сына.

Однако сын ничего не отвечает и вопросительно смотрит на мать.

— А что это такое? — спрашивает он через минуту.

Маша на последние деньги покупает картошку и подаёт сыну.

— Кушай, Сашенька, кушай, это настоящая картошка с лучком и укропчиком.

В поезде уже никто не прятался от жары, напротив, к вечеру становилось прохладно, и пассажиры рылись в своих пожитках, чтобы отыскать что-нибудь тёпленькое. Впрочем, это обстоятельство нисколько не расстраивало их, они даже были рады этому.

— Скоро приедем, — доносилось всё чаще и чаще.

Паровоз, стал останавливаться на остановках всё чаще и чаще и наконец, остановившись, испустил весь свой пар в небо и успокоился.

— Поезд прибыл на конечную станцию — Ленинград! — выкрикнул проводник, и затихший вагон снова пришёл в движение.

Чемоданы, котомки, мешки, люди — всё это смешалось в единую массу, завыло, замелькало и затолкалось. Сашенька в испуге спрятался за маму и наблюдал, как эта масса постепенно вырывается из вагона и растворяется за его пределами. После того, как лавина пассажиров исчезла, и ребёнок пришёл в себя, Маша собрала свои нехитрые пожитки, взяла сына за ручку и вышла на платформу. Сырой и прохладный воздух заполнил её лёгкие и растворился в крови. Вот он её родной город! Как долог оказался к нему путь, и как приятна оказалась встреча! Наконец-то она, коренная ленинградка, хозяйка этого великого города вернулась домой.

Однако, если Маша была переполнена эмоциями, вернувшись в Ленинград, самому городу её возвращение было абсолютно безразлично. Город жил своей жизнью и даже не замечал своей хозяйки. Горожане проходили мимо и недобро поглядывали на женщину с ребёнком, вид которых резко отличался от общей массы. Если лицо Маши было переполнено радостью, глаза светились, а кожа лоснилась, то о жителях города этого сказать было невозможно. Их тусклые глаза ввалились глубоко в глазные впадины и ничего кроме скорби не излучали. Кожа на их лицах не лоснилась, а как лохмотья болталась, держась неизвестно на чём. Мяса на людях видно не было. Кости были обтянуты серой дряблой кожей, на которой была надета такая же серая и старая одежда. Эти люди шли очень медленно и часто останавливались передохнуть, хотя ничего тяжелого у них не было.

Мама с сыном увидели, как одна старушка остановилась и села прямо на поребрик дороги отдыхать. Маша подошла к женщине, чтобы помочь ей.

— Бабушка, вам помочь?

— Какая я вам бабушка, мне четырнадцать лет! Не надо мне помогать. Сейчас отдохну и пойду дальше.

Маша отскочила от девочки, которую приняла за бабушку, как ошпаренная. Та проводила её недобрым взглядом. Теперь Маше всё стало ясно. Теперь она поняла, почему жители города смотрят на неё недружелюбно. Она, хозяйка города, коренная ленинградка, перестала быть таковой. Теперь они, эти серые, полуживые люди были хозяевами города, и только они имели право называться коренными ленинградцами. Вот почему они смотрят на всех приезжих недружелюбно, они боятся, что кто-то отнимет от них эту привилегию. Маша, поражённая тем, что её статус так резко изменился, стояла и не знала куда идти.