Александр Смирнов - Вавилонская башня

Просидев в душном коридоре часа четыре, Андрей Петрович очутился в небольшой прокуренной комнатке, в центре которой стоял стол, заваленный какими-то бумагами. За столом сидели два молодых солдата с оторванными погонами и человек в чёрной кожанке уже немолодой с маузером на боку. Вероятно, он был старшим, так как солдаты смотрели больше на него, нежели на приведённого штабс-капитана. Солдаты хоть и старались своим видом придать себе хоть какую-то значимость, однако было очевидно, что они ничего не решали и находятся здесь для мебели.

Старший долго смотрел на офицера, усмехался в усы и ничего не говорил. Солдаты смотрели на своего начальника, молчали и не знали, как себя вести. Наконец старший прервал своё молчание.

— Зачем же ты, мил-человек, в погоны то вырядился?

— Что ж мне голым ходить?

— По-твоему мы голыми ходим? Я к тому, что тебя просто шлёпнуть могли прямо у поезда.

— За что?

— За эполеты, вот за что! — грубо выкрикнул солдат.

Старший так зыркнул на солдата, что тот замолчал и больше ничего не говорил.

— За эполеты? Это, по какому же праву? — возмутился штабс-капитан.

— Вот с правом у нас всё непросто, — вместо солдата отвечал старший. — Сначала право отреклось от престола, не имея на это никаких прав, потом право перешло к временному правительству, которое вместо того чтобы заняться делами государственными, использовало его исключительно для собственного обогащения. А после того, как поняло, что воровать больше нечего, решило разбежаться, бросив страну на произвол судьбы.

— Вы хотите сказать, что теперь право у вас?

— Даже и не думал. Напротив. Я утверждаю, что никакого права у нас нет.

— А что же тогда есть?

— Революционное самосознание.

Штабс-капитан улыбнулся.

— Вы считаете этого достаточно?

— Ни в коем случае. А вы?

— Что же я могу считать, если по вашему революционному сознанию меня шлёпнуть могли только за то, что на мне погоны?

— Вы правы, конечно. Сознание, даже если оно революционное, никак нельзя сравнить с правом. Взять хотя бы вас. — При этом чекист достал какую то бумажку и показал её штабс-капитану. — Здесь написано, что патруль задержал вас на вокзале, когда вы сходили с поезда, который прибыл из расположения белой армии. Более того, вы объяснили, что направляетесь домой.

— Ну и что?

— Да я всё о праве рассуждаю. Каким правом руководствовался офицер белой армии, когда без всяких разрешающих документов покидал воинскую часть во время боевых действий? Неужели правом? Наверное, тоже самосознанием, только не революционным?

— Я не хочу людей убивать, тем более русских.

— Так ведь сейчас война.

— Это не война, когда русские русских убивают. Это бойня, самоуничтожение.

— Однако, вы убивали?

— Я не убивал. Бог миловал. Я в штабе тыловым обеспечением занимался.

— А почему убежал?

— Потому, что командир приказал одного пленного расстрелять.

— Не вы, так другие расстреляют.

— Не расстреляют. Я его отпустил.

— Да, после этого действительно остаётся только убежать. Значит, вы к нам решили перейти?

Штабс-капитан отрицательно помотал головой.

— Я же сказал, что не хочу убивать русских людей. Я присягу давал Родину защищать, а не уничтожать её.

— Кому?

— Сначала государю-императору.

— А потом?

— Потом временному правительству.

— А потом?

— Потом никому.

— Вот что бывает, когда исчезает право. И у нас его нет и у вас. В результате люди начинают убивать друг друга.

— Бред полный, — согласился с чекистом штабс-капитан.

Андрей Петрович так далеко ушёл в свои воспоминания, что даже не заметил, как сказал последнюю фразу вслух. Зато это заметили офицеры политуправления. Они переглянулись и вопросительно посмотрели на полковника, но он этого не заметил, потому что был далеко от них. Был там, где капризная Фортуна могла, улыбнувшись, открыть путь в новую, неизвестную и потому страшную Россию, а могла, как и многих его сослуживцев, препроводить на плаху, без всяких угрызений совести. Неизвестно, чем молоденький штабс-капитан приглянулся Фортуне, но она улыбнулась ему.

— Значит, не хотите русских убивать? — переспросил чекист, — а восстановить право хотите?

— Не понял? О каком праве может идти речь, если я даже приблизительно не знаю, что хочет новая власть?

— Власть у нас народная, а народ не может сформулировать право, потому что неграмотен. Хотите принять участие в ликвидации безграмотности? Дело благородное и убивать никого не надо.