Борис сначала отказался напрочь, глухо сообщил бывшему однокласснику, что не станет у сестры снова просить денег. Ведь он только и делает, что берет у нее деньги. Она уже вложила большую сумму в этот автосервис, и, по-хорошему, Борис должен ей деньги точно так же, как и самому Мишане. Мишаня же пожал плечами и повторил, что сроку дает месяц.
— Ты понимаешь, — он обнял Бориса за тощие плечи, — если бы это я дал тебе денег, то ждал бы сколько угодно. Но это пацаны, а я за тебя поручился, в натуре…
Вот это «в натуре» и добило Бориса. Он закрыл дверь за Мишкой и задумался. Неужели ему придется и вправду обращаться к сестре? После всех неприятностей, которые он ей доставил, опять просить ее об одолжении? Одолжении суммой в четыреста тысяч долларов…
* * *
Куропаткин нервно затянулся. Он все время пытался бросить курить, но при нынешних убийствах это просто невозможно. Как же так получилось, что их тихое курортное местечко превратилось в настоящую бойню! Это был уже третий труп. Третий труп за недели'. Не слишком ли много?
Все убитые никак не связаны друг с другом, отдыхали без своих семей и были не старше пятидесяти лет. Один умер от сильного удара в висок тяжелой пепельницей, стоявшей у него в люксе, второй был задушен при помощи подушки. А третий… третий был убит ножом в сердце. Такой вот милый коктейль. И при этом никаких следов, никаких свидетелей. Это же курорт, сюда люди приезжают, чтобы отдыхать, а не следить за другими отдыхающими!
Почему-то Куропаткину казалось, что этими трупами в местных санаториях и гостиницах дело не ограничится. И он оказался прав. Правда, пока что об этом он и сам не знал.
Зато знал то, что жена в этот раз не согласится подождать, пока он наконец распутает этот клубок убийств, и уедет в гости к матери, в прохладный Питер, вдвоем с сыном. А Куропаткин останется в душном Сочи, станет приходить домой поздно вечером, уставший и бледный, несмотря на беспощадное солнце. И дома его будут встречать пыль, пустой холодильник и нестерпимая тоска по той жизни, которой у него никогда не будет.
Денис готовился к отъезду. Морально. Четыре дня на море пролетели… Результатом этого так называемого отдыха были густая щетина на щеках Дениса, мешки под глазами, отечность лица и стойкий запах перегара. Все эти дни он пил. И не четыре дня, которые он провел здесь, а гораздо больше. Он пил со дня смерти жены. Но тогда приходилось сдерживать себя. А здесь, где его никто не знает, он накачивался спиртным под завязку, так, что с трудом добирался до своего номера.
Спрашивается, ради чего только приехал на море? С таким же успехом он мог запереться в своей квартире и пить там. Заказывать продукты и, главное, алкоголь по телефону. Смотреть телевизор или глазеть в потолок.
Но он не мог оставаться в своей квартире после того, что произошло. Правда, это произошло не в квартире, но все равно оставаться там, где еще витал ЕЕ запах, где повсюду лежали ее вещи, ее книги, ее антикварные безделушки… Вернее, то, что осталось от ее любимых антикварных безделушек.
Ее обожаемая старинная фарфоровая посуда гордо пыжилась в таком же старинном напыжившемся серванте. Она не знала, эта тупая посуда, что хозяйки уже нет и пыжиться не для кого, ведь Денис все равно ничего не смыслит в таких штуках.
Эмма боготворила такие вещи и окружала себя ими. Она и Дениса оставила возле себя, потому что он вполне отвечал ее требованиям — был старомодным, громоздким и красивым. Разве что не старым. Но это поправимо, смеялась она. Очень скоро ты будешь настоящим антиквариатом…
Он, возможно, и будет. Только она уже этого не увидит. Умная, красивая, тонкая, эстетствующая Эмма, обожающая красивые старинные вещи, погибла. Так страшно и так нелепо… На глазах у Дениса. Ее машина v взорвалась. Вместе с ней…
Денису тогда показалось, что он сошел с ума. А в следующую секунду он подумал, что Эмма разыграла его. А еще в следующую понял, что это правда. Что Эммы не стало. Любовь к розыгрышам и черному юмору не вязались с ее тонкой натурой, она никогда так не поступала и не решилась бы на такой ужасный поступок. После трех лет брака Эмма прекрасно знала, когда можно рискнуть, а когда нельзя. Иначе будет хуже. К тому же она разыгрывала его утонченно, это было вполне в ее характере. А этот ужасный взрыв — он был громким и мощным, грязным и дешевым трюком, совсем не в ее духе.
Она не рискнула бы так его напугать, потому что… Потому что он ни за что не простил бы ей такого, и она это знала. Она умела вовремя остановиться, его прелестная немка. Но тогда, неделю назад, когда на его глазах взлетела на воздух «Вольво», он бы все отдал за то, чтобы Эмма всего лишь разыграла его. Чтобы она выскочила из-за дерева, за которым пряталась, и, насмешливо глядя на него холодными, прозрачными голубыми глазами, сказала:
Читать дальше