Александр Самоваров - Террористка

Дима молчал. Бешенство переполняло его, но он был растерян и не знал, что делать. До того, как Витя произнес эту фразу, — знал. Он будет бить. А сейчас…

— Понимаешь, — продолжал говорить Витя, — для меня баба — это прежде всего товар. Кто-то торгует нефтью, кто-то государственными секретами, а я торгую бабами. Между прочим, обычная работа. И если ты предложишь мне за Нинку хорошую цену, то я тебе ее продам.

Дима повернулся к Нине.

— Он серьезно все это говорит?

— Да что ты с ней говоришь, словно она человек, — брезгливо сказал Витя.

— А ты себя считаешь человеком, — сбросил руку Вити Дима, — и все, что вы делаете, это по-человечески?

Дима впервые столкнулся с одним из тех параллельных миров, которые существуют в нашем обществе почти не соприкасаясь. Если бы не Нина, он, быть может, никогда бы не встретился с такими, как Витя. И тот в свою очередь почувствовал чужака. Сначала он разговаривал с ним, как с сильным и опасным зверем. Правда, их интересы никак не сталкивались, если не считать больную женщину, которая уже не могла нормально работать, но вполне удовлетворяла Витю и его друзей. Но что такое Нинка! Она не повод для разборки, которая неизвестно чем закончится.

Внизу раздался грохот. Иван могучим ударом в живот снес компаньона Вити и медленно поднимался по лестнице. В руках его был автомат.

Лицо Вити посерело.

— Мужики, — выдавил он из себя, — мы так не договаривались.

За Иваном шел Станислав Юрьевич, засунув руки в карманы.

— Ну вот бля, — плачущим голосом сказал Витя, — будь после этого добрым и порядочным человеком. Удавить бы суку, и давно никаких проблем бы не было.

— Дима, — не глядя на Витю и его товарища, прижавшегося спиной к стенке, сказал Станислав Юрьевич, — ты ушел всего на пять минут.

— Забираем бабу и идем? — спросил Иван.

— Я никуда с вами не пойду, — взвизгнула Нина и зарыдала.

Каменное лицо Ивана не изменило своего выражения. Станислав Юрьевич грустными глазами смотрел то на Диму, то на женщину.

— Идемте отсюда, — выдохнул Дима, — нам здесь делать нечего.

В машине Дима стал ругаться. Он облегчал себе душу самой черной бранью. Его тошнило.

Когда он утих, Иван сказал хмуро:

— А чего ты, собственно, от нее хотел? Сам же говорил, что она с двенадцати лет… около мужиков пасется. У нее душа изуродована. А тебе она бесплатно дала.

— Я понял, — сказал Дима, — тот коротконогий жирный тип в куртке… он всегда возле машины крутился, когда я уезжал, он тоже спал с ней.

— Дурак, — ласково сказал Иван, — она же тебе все сразу объяснила. Она же не строила из себя принцессу или, хуже того, целку. Она сходу объявила, кто она есть, и дала понять, чего от нее можно ожидать. Проснись, Дима, посмотри, какая жизнь вокруг тебя. Подумай, кем ты сам стал, а после этого от других добродетельности требуй.

Дима замолчал и за несколько часов не произнес ни слова. Старкову было жаль его, но он почувствовал в словах Ивана правду. Он ведь и сам так думал. Кто они такие, чтобы судить людей?

— Я же, комбат, говорил, что эта баба сделает из Димки человека, — сказал Иван, — а то он к девкам как курсант-первокурсник относится. А нам никого любить нельзя. Самих-то себя любить нельзя. Слышь, Дим? Молчишь? Правильно делаешь.

В аэропорту встретились с Фроловым и его ребятами. Старков не ожидал, что так обрадуется им. Что значит, связаны одной цепью.

Перелет оказался тяжелым. Самолет сел на промежуточном аэродроме. Оказалось, из-за неполадок в двигателе. Стюардесса сообщила об этом так буднично, словно у них каждый день такое случалось. А может быть, и случалось. Кто теперь и за что отвечает?

А пока пришлось сидеть в зале ожидания. Фролов сел рядом со Старковым и спросил:

— Вы находите, что в прошлый раз я действовал слишком жестко?

«Милый, — подумал Станислав Юрьевич, — это по-другому называется. Жестко в хоккее действуют, а ты людей убивал».

Но после той лекции, что Иван прочел Диме, Станиславу Юрьевичу морализировать не хотелось. И он заговорил с Фроловым о церкви. Тот охотно поддержал разговор. По его словам, он не смог бы сохранять душевное равновесие, если бы не церковь. Он хорошо осознавал, что был страшным грешником, но молитвы помогали ему.

— Мы с вами проводим очистительную работу, — сказал Фролов, — может быть, нам зачтется.

В зале ожидания было душно. Утомленные люди с бледными лицами ерзали на пластмассовых креслах. Пахло шашлыками, кофе и еще тем особым, непередаваемым, связанным с аэропортом, — пахло цивилизацией.