Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое

— К реке.

— Я провожу вас немного. Мне все равно куда, лишь бы ходить. Как подвигаются дела, Адамсон, лучше, чем у меня?

Помолчав, я заговорил:

— Чтобы мои дела шли хорошо, я прежде всего должен вооружиться теорией. Я имею в виду не только юридический багаж. Добраться бы до самых основ! Что главным образом приводит человека к конфликту с другими людьми, с обществом?

— Странные мысли в сказочную летнюю ночь, — заметил Бредис. — Что приводит? Тысяча и одна причина. Эгоизм и своекорыстие всех видов только одна и наиболее примитивная из причин. Еще что? Взаимное непонимание, нетерпимость, обиды, различные комплексы... Вам ни за что не удастся в чистом виде выявить «конфликт личности с обществом».

— Почему так незначительна роль воспитания? Принято говорить, что характер можно формировать, но результаты пока еще слишком ничтожны. Почему? Недостаточно, видно, только преподать нормативы этики, философии, искусства, педагогики. Человека воспитывают. И вдруг в порядочной, интеллигентной семье, где родители почти наизусть знают Макаренко, применяют весь арсенал педагогического оружия, сами подают личный пример, один из сыновей вырастает негодяем. Почему? Почему все положительное, что он воспринимал от среды с малых лет, превратилось в нем в свою противоположность? И наоборот: выросший среди подонков...

— ...оказывается непорочным, как пресловутая белая лилия на болоте! — И Бредис расхохотался.

— А мне не смешно, — обиделся я.

— Я на это и не рассчитывал. Горький смех не свойствен возрасту, богатому иллюзиями.

— Только иллюзиями?! — вспыхнул я.

— Нет, нет, не только! Конечно, так же и серьезнейшим, до трагизма серьезным, ригористическим отношением к жизни. «Все или ничего!» Немедленно подавай вам, молодым, все или ничего. Да еще в самом чистом виде! В аксиомах! В непогрешимых и несокрушимых истинах!

— Что это вы говорите, Бредис! Далеко ли мы уйдем без ясных ригористичных принципов, без истины? Вы же так не думаете, не можете думать того, что говорите...

— ...являясь рыцарем той же истины, обязанным ее защищать, охранять, извлекать на свет из всяких там миражей... Не так ли?

— Конечно. На это нацелена вся работа следователя, не мне преподносить вам... дежурную истину об истине.

— Знаю, знаю. Не одни следователи ломали голову над понятиями — истина, справедливость... И философы, и ученые...

Мы пошли дальше. Я заметил Бредису:

— Если, однако, распространить теорию относительности на понятия истины и справедливости, то...

— Вы мне надоели, мой друг, вы мне по горло надоели! Какой-то монстр, а не юноша: в лунную ночь, когда любой нормальный человек радуется ее красоте и ударяется в романтику, сей ультраблагородный, образцовый следователь демонстрирует остроту своего ума, обсуждает профессиональные проблемы...

В другой раз я бы ответил на это зубоскальство какой-нибудь оскорбительной резкостью, а тут не мог. И сам не знаю почему. Может быть, потому, что насмешливые слова Бредис произнес ничуть не насмешливым тоном, скорее мягко и печально. И я ответил ему совершенно серьезно:

— Хотите верьте, хотите нет, я не собирался блистать перед вами остротой ума, которой у меня нет и быть еще не может, не хотел демонстрировать ничего, в том числе и благородство. Красота ночи? Если хотите знать, именно красота заставила меня сегодня призадуматься о причинах возникновения преступности.

— Красота ночи?

— Не только! Я уже сказал, откуда мы идем. Не могу я переварить, не могу и, учтите, не желаю мириться с тем, что порядочным и красивым во всех отношениях людям... в данном случае, Белле Зар... изуродовал жизнь какой-то последний негодяй, выродок...

Наступило долгое молчание. Бредис заговорил первым:

— Извините меня за то, что я лишний раз дразнил и провоцировал вас. Вы, Берт, конечно, слыхали и сами заметили, что у меня прескверный характер. Ну, а теперь мне пора попрощаться и шагать восвояси. Я же и так улизнул оттуда через окно, как школьник.

Помахав правой рукой мне и Лапсиню, Бредис пошел обратно. И тут же я услышал за спиной:

— Берт!

Я оглянулся. Бредис стоял в шагах десяти от нас, в чистом ночном воздухе отчетливо звучал его голос:

— Подумайте все же когда-нибудь о том, что произойдет, если масштабы теории относительности применить в философии тоже! Теоретически, как вам угодно было выразиться. А почему бы и нет? Неужели мы должны оставить эту гениальную теорию в лапах математиков, кибернетиков и тэ дэ?