Гарри Алекзандер - Последняя рыбалка

Джим сел, завершив свою речь.

— Я согласен, — поддержал его Марвин. — Нет смысла жить как на иголках. Что сделано, то сделано. И быльем поросло.

Джим и Марвин подняли банки с пивом и посмотрели на меня. Мы чокнулись.

— Аминь, — сказал я, надеясь, что мой голос звучит достаточно убедительно.

Я понимал, что они врут. Марвина Джим ненавидел ещё более люто, чем меня. Впрочем, он давно смотрел на нас обоих свысока — с тех пор, как стал важной шишкой. Тем не менее, я присоединился к игре.

Мы возобновили болтовню о футболе и девушках. Мало-помалу мы даже расшумелись и прогорланили несколько песенок. Я выпил больше обычного, в голове у меня затуманилось. А, черт с ней, с головой. Уж больно мне не хотелось думать о чем-то серьезном.

Рыбачим мы так: один сидит у руля и медленно направляет лодку вдоль берега, двое других располагаются на палубе, ближе к корме, и забрасывают блесны. Удочки вставлены в пластмассовые трубки, которые, в свою очередь, прикреплены липкой лентой к поручням на планшире. Наладив снасть, мы откупориваем пиво и ждем поклевки.

Наутро мы кинули жребий, и мне выпало первым сидеть за штурвалом. Прошел час — ни единой поклевки. Потом меня сменил Марвин. Я забросил снасть, откупорил банку пива и принялся размышлять, как же мне заставить Джима рассказать, что произошло. К моему удивлению, он первым начал разговор, сказав:

— Марвин собирается пойти к властям и во всем признаться.

— Ты уверен?

— На сто процентов. В Якиме мы выпили, и мне повезло, он выдал себя. Поэтому я и пригласил его в гости на День благодарения. А потом придумывал разные поводы, чтобы навестить Марвина, ездил к нему и всякий раз отговаривал стучать в полицию.

— Что за муха его укусила? Ничего не понимаю.

— Марвин на грани срыва… Вот-вот сломается. От него не только жена ушла, но и зарплата. Он потерял работу. Его поездку сюда оплатил я. Марвин мне прямо сказал, что собирается бить тревогу.

— Когда?

— Как только мы вернемся с озера. Он сообщил мне об этом вчера по пути сюда. Я больше не могу удерживать его: парень слишком много пьет и потерял самообладание.

Я покачал головой.

— Тут что-то не вяжется. Я не понимаю…

— Нам с тобой трудно его понять. Ты слышал про синдром замедленного эмоционального стресса?

— Конечно.

— Марвин топит воспоминания о прошлом в бутылке. Другого способа освободиться от них у него нет. Ты тоже страдаешь этим синдромом, но у тебя он выражается в кошмарных снах. А Марвин пьянствует уже больше пятнадцати лет. Мы можем сколько угодно тешить себя мыслью о том, что совершили благое деяние, убрав поганого лейтенанта, но в глазах закона убийство остается убийством. А это — тяжкий крест, не всякий выдержит.

— Что будет с нами, если Марвин признается?

— С юридической точки зрения случай сложный, но судебного разбирательства не миновать.

Мне стало не по себе.

— Нас посадят?

— Не обязательно. Если мы с тобой от всего открестимся, дело сведется к противостоянию двух свидетельств. Рассказав суду о пьянстве и умопомрачении Марвина, мы дискредитируем его показания.

— Тогда в чем дело? Нас двое, а он один. Кому поверят?

Джим многозначительно посмотрел на меня, словно говоря: «Ну и дурень же ты».

— Если тебя устраивают следствие и долгий судебный процесс, то мне они совсем не нужны.

— Мне тоже не нужны. Но как понимать твою вчерашнюю оду дружбе? Может, поговорить с Марвином серьезно?

Джим помолчал, потом полез за сигаретами. Он хранил их в ящике для снастей, который почему-то всегда был заперт.

— Слишком поздно. Он не станет нас слушать.

— А может, пройти всю эту индейскую пау-вау, весь этот обряд очищения? Согласен, это тягомотина, но зато мы сбросим с плеч тяжкий груз. К тому же, доказательств нет, и дело не дойдет до суда.

— Так-то оно так, да есть одна закавыка. Марвину я об этом не говорил, но в сентябре намерен баллотироваться в законодательное собрание штата.

— Поздравляю.

— Спасибо. Но ты понимаешь, что скандал мне без надобности. Случись что, и в ноябре моей фамилии уже не будет в избирательном списке.

— А ты не мог бы уговорить Марвина помолчать до выборов? А потом он, глядишь, угомонится.

Джим буквально пробуравил меня взглядом.

— Нет. Слишком поздно.

В этот миг мой поплавок ушел под воду.

— Клюет! — воскликнул я.

Это был сигнал рулевому, которому надлежало заглушить мотор и, если понадобится, спешить на подмогу.

— Что у тебя на уме? — успел спросить я, пока Марвин бежал на корму.