Гарри Алекзандер - Последняя рыбалка

Арифметика эта, разумеется, липовая, поскольку все солдаты грешили «приписками» и давали дутые цифры, а офицеры всячески прикрывали подчиненных, заодно спасая собственные задницы. Но в нашем взводе требовалась «отличная работа». Зачастую это означало, что приходилось совать голову в петлю. И наш лейтенант был слишком честен (на войне такого рода честность часто приравнивается к глупости) и слыл пламенным патриотом, а посему обманом не занимался и с приписками боролся. Да ещё нередко вызывался самолично водить отряд на самые опасные задания, подвергая нас чудовищному риску. Показатели числа убитых вражеских солдат у нас были самыми высокими в батальоне, но и «падеж» наших солдат составлял не менее двадцати процентов. Не надо было быть Эйнштейном, чтобы подсчитать, что через пять месяцев боевых действий от нашей дивизии не останется и следа.

Поэтому, когда нам выпало четверо суток отдыха, мы пришли к заключению, что так больше воевать нельзя, и надо что-то делать, иначе дивизии несдобровать. Дивизия была самая заурядная — палатки, будки, много пыли. Но тем, кто вернулся с поля боя, лагерь казался кусочком рая. Здесь можно было получить горячую еду и холодное пиво. И спать на койке, а не на голой земле. И вот однажды ночью под койкой лейтенанта взорвалась граната. Разумеется, поднялась шумиха, особенно когда стало известно, что наш покойный лейтенант был сынком генерала из Пентагона. Следователи, конечно, понимали, что служаку угробили свои, но доказать ничего не смогли. Действуя методом исключения, военная полиция вышла на нашу троицу — Марвина, Джима и меня. Ребята во взводе давно нас вычислили, но молчали, потому что и сами считали дни до дембеля, и им совсем не улыбалось оставаться в Корее, да ещё в мешках, куда их наверняка уложил бы наш лейтенант, останься он в живых чуть подольше. Итак, подозрение пало на нас. Между собой военные чинуши называли наш благой поступок убийством первой степени: ведь мы угробили своего. Но поди докажи!

Законник Джим объяснил нам, что убийство — преступление, не имеющее срока давности, и нам до конца дней грозит Ливенуорт или какая-нибудь другая знаменитая тюрьма. А то и чего похуже — ведь нынче по всей стране стирают пыль с электрических стульев, слишком долго стоявших без дела. Чеку из гранаты выдернул сам Джим, мы с Марвином стояли на стреме в торцах палатки. Я не пытаюсь снять с себя вину, просто излагаю обстоятельства дела. Мы все одинаково виновны и до сих пор одинаково трусим. Стоит одному из нас расколоться, и мы все будем в кандалах. Папаша лейтенанта ещё жив. Неужели вы думаете, что он забыл и простил? Если да, значит, вы до сих пор верите в сказки.

Вот почему мы каждый год собираемся на озере Симор. Не стоит впадать в самообман. В наших душах живут чувства вины и страха. Да что там живут — бурлят! И раз в год мы съезжаемся на озеро, чтобы проверить, не поднялась ли у кого точка кипения, не двинулась ли стрелка к красной отметке. Каждый из нас вот уже пятнадцать лет уверяет себя, что двое других молчат, и следующие одиннадцать с половиной месяцев можно спать спокойно.

Я приехал в гавань первым. Опробовал лодку, подготовил снасти, дотошно проверил подвесной мотор — ведь я механик. Рыбу мы ловим на блесну — забрасываем удочки и тихонько плывем по озеру, авось клюнет. Если мотор неисправен, на малых оборотах свечи начинают барахлить. Мне потребовалось почти полдня, чтобы привести лодку в рабочее состояние. И за что только бюро проката берет с клиентов деньги? Завершив работу, я поехал в городок, чтобы закупить свою долю снеди и выпивки. Когда я вернулся, Марвин и Джим уже объявились и грузили на борт пожитки. Странно, подумал я, что они прибыли одновременно. От моего дома до озера восемь часов езды, но и Джиму, и Марвину ехать гораздо дольше.

Марвин первым заметил меня.

— Привет! — воскликнул он. — Какие виды на улов? Местных спрашивал?

Я пожал плечами.

— Владелец лодки говорит, что клев будет не ахти. Надо забрасывать блесну на большую глубину.

Фигурой Марвин изрядно смахивает на колоду. Он не потерял ни фунта веса, да и вообще не изменился, разве что макушка стала совсем голой, и ему приходится прятать плешь, хитроумно зачесывая оставшиеся жиденькие волосы. Нос и щеки краснее, чем обычно. По-видимому, лопнули кровеносные сосуды. Впрочем, не мне злословить, я и сам прикладываюсь к бутылке.

— Плевать на владельца лодки, — с лживой служебной улыбкой разъездного торговца ответил Марвин. — Вся форель будет наша, а он пусть болтает, что хочет.