Елена Михалкова - Нет кузнечика в траве

«Что произошло?»

Наталья вглядывается в дочь, пытаясь понять, когда волчонок успел преобразиться в бабочку. Ей неизвестны подробности Олиной жизни. Девочка оберегает мать от новостей, которые могли бы ее расстроить, и фамилия «Грицевец» для Натальи означает совсем не то, что для Оли.

Она смотрит на искрящуюся радостью дочь и заключает: «Влюбилась».

Оля бы расхохоталась, узнав об этом. Влюбилась? Как можно сравнивать победу над врагом с глупой зависимостью от смазливого девятиклассника! Она воин! Она сражалась! Она не отдаст свой триумф даже за сто взаимных влюбленностей.

Лишь одно омрачает ее торжество.

Не с кем его разделить. Димка не приезжает ни в этот день, ни в следующий. У его бабушки в райцентре обнаружилась старая подруга, и они задержались у нее на целую неделю.

Неделю Синекольский не возвращается в Русму. Он только звонит один раз и предупреждает, что будет в воскресенье, утренним автобусом.

В воскресенье сразу после завтрака Оля хлопает калиткой и мчится к пятиэтажке, к их чердаку.

Когда друг постоянно с тобой, привыкаешь к нему, точно к своей руке или ноге. Рука или нога не могут надоесть. Но восхищаться ими или ценить за то, как прекрасно они функционируют, как-то странно. За полтора года жизни в Русме Оля сроднилась с Димкой, как с частью собственного тела, и прожить без него целую неделю оказалось… пусто. Причем там, где не ожидаешь пустоты. Словно пытаешься наступить на ампутированную ногу, забыв о том, что ее больше нет.

Оля не бежит, а летит, окрыленная возвращением Синекольского. Он наверняка ждет ее наверху! В предвкушении, как она будет выкладывать ему новости этой недели, Оля заворачивает к продуктовому и едва не врезается в группу людей. Кто-то окликает ее по имени — кажется, сторож Ляхов — но девочка лишь взмахивает рукой. Потом, все потом! Плевать на вежливость! Плевать на всех этих мрачных взрослых! Димка приехал! Ничего не может быть важнее.

В подъезде пахнет говяжьим бульоном. Первый этаж, второй, третий… Оля замедляет свой бег только к четвертому. Никто не должен слышать топота. Несколько секунд переводит дыхание, прежде чем взобраться по лесенке на чердак.

Синекольский поднимается ей навстречу с топчана.

— Димка!

Он немного чужой, словно за время поездки Русма отчасти выветрилась из него. На нем новая футболка. Он молча обнимает Олю и отстраняется, вглядывается в ее сияющее лицо напряженно и как будто молча спрашивая о чем-то.

— Соскучилась жутко! — сразу выкладывает Оля. — Знаешь, что у нас было! Грицевец за мной гонялся по всему поселку! Я тебе сейчас все расскажу! Подожди, — спохватывается она, — а как твой зуб?

Димка смотрит на нее странно. Оля не может сообразить, что не так с его лицом, и вдруг понимает: оно симметрично! Оно больше не распадается на две половины, принадлежащие разным людям.

Ей становится немного не по себе.

— Слушай, у тебя глаз больше не щурится, — говорит Оля и заставляет себя улыбнуться.

— Молодец, сразу заметила. — Димка отзывается как-то вяло. — Врач, который мне зуб лечил, сказал, что все дело в нерве. И отвел меня к какому-то мужику… Тоже врач. Больше на бандита похож. Ладони шире лопат, харя жуткая, как вторичный сифилис. Он мне чего-то в шее покрутил, в спину пальцем потыкал. Потом вообще за плечи схватился. У меня кости так хрустели… думал, калекой от него выйду. Без наркоза разберет на органы. Потом загоготал и зеркало мне сунул. Я смотрю — а рожа выровнялась. Даже не сразу понял…

Синекольский замолкает. Оле почему-то кажется, что он сказал не все.

— Димка, ты чего?

Синекольский молчит.

— Дим… что случилось?

— Ты сразу сюда прибежала, да? — тоскливо спрашивает он. — Никого не встретила по пути?

— Нет…

— Ни с кем не заговорила?

— Да с кем мне разговаривать! А, Ляхов чего-то хотел… — Ее вновь переполняет веселье. — Ляхов-шляхов! Слушай, а он не поляк случаем? В молодости, говорят, красавец был… Жена у него ведьма тощая. Бросила его, ты слышал? Умотала отсюда. Он теперь каждый день пьет.

— Значит, ты новостей не слышала…

— Каких новостей?

— Черт бы тебя побрал, Белка! — неожиданно взрывается он.

Девочка вздрагивает от изумления.

— Не хочу я этого, понимаешь ты? Не хочу!

Димка со злостью пинает ножку стула.

— Эй! Ты чего?

— Это не я тебе должен говорить! Пусть кто-нибудь другой! Блин, ну почему я…

— Да что говорить-то, Дим?..

Оля стремительно перебирает в уме самое страшное, что могло случиться с Синекольским. Бабушка решила отдать его в детский дом? У него погибли родители?