Тут и Стратонов появился, сел за руль, завел мотор, прислушался к постепенно слабеющему рокоту прогреваемого двигателя, осмотрел перед собой приборы, вылез и стал заливать в бак из канистры бензин.
Далековатенько собрался мой Флор, цветочек мой суженый. Долго не будет.
Убрал канистру, тщательно протер руки чистой светлой тряпочкой и сказал мне задумчиво:
— Вы знаете, Надюша, я ведь работаю страховым агентом, это хорошая и интересная служба. Она мне высвобождает массу времени для будущей семьи. Но главное — это работа с людьми, а они такие разные. Много я повидал, но людей не разлюбил. Они, в принципе, неплохие существа, люди… Я многое им прощаю за то, что хороших людей все-таки больше, чем плохих… Нет, я их все-таки люблю.
Я остановилась, оперлась на лопату, почувствовала, как спина наливается свинцовой ломотой, и хрипло ответила:
— Да, я согласна с вами, Флор Алексеевич… Но так трудно научиться прощать… Наверное, это самая трудная наука…
Он добродушно засмеялся:
— Наденька, надо не давать лениться душе, душа должна трудиться, и тогда вам легко будет освоить трудную науку прощать людей… Ладно, мы тут расфилософствовались маленько, а меня ждут… Я отъеду ненадолго, на полчасика, вы тут покопайтесь пока, а как приеду — будем обедать…
Сел за руль, включил левую мигалку и плавно отъехал.
А я продолжала делать совершенно необходимые для моего здоровья движения, подбираясь к заветной тысяче. Двадцать лопат — тачка. Тачку — в компост «Опавшие листья». Пробежала. И снова двадцать лопат.
Потом бросила лопату, присела на прохладные ступеньки крыльца и долго слушала биение в себе злых острых пульсов, успокаивала занемевшие руки, выгоняла из них противную дрожь. Хорошо бы сейчас закурить. Да не закуришь — год как бросила. Да и были бы сигареты, не посмела бы: явится вдруг Стратонов, головой доброжелательно и укоризненно покачает, только скажет что-нибудь вроде: «с краю — огонь, в середине — табак, на другом конце — дурак», и станет мне стыдно до слез, а он все-таки простит мне, потому что не устает трудиться душой.
Поднялась в дом, на кухне долго под краном мыла руки и пошла в отведенную мне комнатушку. Все здесь было, как и раньше. Да и что могло измениться?
Вот только рукав куртки лежал не поверх брючины, а под джинсами. Приятно, что Флор Алексеевич такой аккуратный человек. И молния на сумке была затянута до упора. Сама затянулась, что ли? Или Стратонов, после того как обыскал мои вещички, закрыл замок как полагается? Он ведь все делает досконально. А разгильдяев и тунеядцев ненавидит. И презирает. А брак — штука серьезная, документы надо проверить обязательно. Да и бояться мне нечего, документ мой единственный, паспорт, в порядке.
Дыхание совсем успокоилось, тренированное невзгодами сердце стучало ровно. Я вышла в дубовый холл и быстро поднялась по лестнице, подергала ручку двери — апартаменты Стратонова были надежно заперты. Я и не надеялась найти их распахнутыми, не то место. Но проверить надо было. Осмотрела замок: финская продукция, качество надежное.
Спустилась в свою комнатку, влезла на подоконник веранды, подергала верхнюю фрамугу — крепко сделано, здесь все изготовлено на совесть. Уцепилась за переплет, рывком подтянулась, правой рукой перехватилась за водосток, левой — за скат крыши, еще одно усилие, теперь колено — на поперечину рамы, подтягиваем другую ногу; пронзительно заныли намозоленные черенком лопаты ладони, но я уже навалилась животом на край крыши, последняя подтяжка вверх — и я на кровле веранды, перед раскрытыми окнами второго этажа.
Вот и кабинет моего цветка, дорогого моего жениха — Флора Алексеевича Стратонова. Здесь, по моему разумению, он и пластается главным образом, здесь он, сердечный, корячится до темноты в глазах. Тут он работает с радостью, ненавидя и презирая тунеядцев. В этом кресле, скорее всего, он не дает лениться своей душе, заставляя ее прощать людей — в принципе неплохие существа, хоть и причинившие ему немало горького…
Где-то здесь он хранит следы своей душевной работы, ее итоги и планы на будущее. Для меня, как для невесты, это самое главное. Если я не найду хранилища, то скорее всего откажет мне Стратонов, не захочет на мне жениться Флор Алексеевич и будет безусловно прав, поскольку я позорно мало перетаскала фекала от кучи у ворот к яме, где на следующий год будут удобрения, прекрасные, как французская песня.
Вообще-то говоря, если я найду хранилище — то пускай и не женится на мне. Черт с ним! В этом случае женское тщеславие, по крайней мере, будет удовлетворено: я его отниму у всех остальных невест.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу