Полина Дашкова - Херувим (Том 2)

— Ты говорила с ней о Герасимове? — тихо спросил Шамиль.

У Анжелы побежали мурашки по спине. Частная клиника пластической хирургии наверняка имела какую-то свою бандитскую крышу. А у Шамиля хорошие контакты с тремя крупнейшими бандитскими группировками Москвы. Он вполне мог договориться о том, чтобы все разговоры Анжелы с доктором записывались и передавались ему.

«Нет. Это уж слишком! — мысленно рявкнула на себя Анжела. — В клинике сейчас наверняка работает ФСБ. Шамиль, конечно, многое может, но он не шеф гестапо, он всего лишь чеченский авторитет. Однако как быть? Сказать правду немыслимо. Соврать опасно…»

— Шамочка, солнышко, — пропела она нежно, — ну почему ты меня совсем не жалеешь? Я, между прочим, спать хочу. Я сижу в ванной, у меня ноги голые, мне холодно.

— Ответишь на вопрос, будешь спать.

— На какой вопрос, милый? Я не поняла.

— Ты что-нибудь говорила доктору о Стасе Герасимове?

— Ой, не помню, совершенно не помню. Шамочка, я тебя умоляю, объясни, почему Стас Герасимов до сих пор остался темой для разговора? Его не должно быть на свете после того, что он сделал. — Анжела подвинула к себе пушистый коврик, села на него, но он оказался влажным и пришлось опять сесть на жесткий борт ванной.

— Обо мне ты будешь молчать, — задумчиво, отрешенно пробасил Шамиль, — это я знаю, на то, чтобы не болтать обо мне с докторшей, у тебя ума хватит. Но ты женщина. Тебе надо пожаловаться, поплакаться, и ты вполне могла рассказать докторше о том, как обидел тебя Герасимов. Рассказала или нет?

— Не-ет! — ноющим, жалобным голоском протянула Анжела. — Нет, Шамочка, я все-таки тебя не понимаю. Ты что, боишься за него, за этого козла вонючего?

— Ладно, хватит дурочку валять, — он повысил голос, — ответь мне честно, по-хорошему, и мы больше не будем это обсуждать. Я просил тебя вспомнить, о чем ты говорила с доктором Тихорецкой. Я дал тебе для этого достаточно времени. Теперь я тебя слушаю.

— Ну ты зануда, Шамка, — проворчала Анжела и громко, выразительно зевнула в трубку, — мы с доктором обсуждали мои операции, я просила выписать что-нибудь обезболивающее, у меня швы чешутся, спать не могу. Потом я спросила у нее, как открывается окно. Она показала, но предупредила, что мне надо опасаться сквозняков, ни в коем случае нельзя простужаться, потому что, если я чихну, швы могут разойтись. Ну как, интересно тебе? Мне продолжать?

— Продолжай.

— О Господи, ты даже не просто зануда, ты чемпион мира по занудству. Еще мы говорили о музыке, о Вертинском. Еще я жаловалась ей на Генку, что он не приехал за мной, не оставил денег даже на такси.

— Так. Дальше.

— Ну потом она рассматривала фотографии, которые валялись у меня в палате. На одной из них вполне мог быть Герасимов. Но специально о нем мы не говорили. Все? Я могу наконец лечь спать? И пожалуйста, умоляю тебя, не поминай ты больше про этого козла. Не можешь порвать его на куски, так хотя бы не поминай о нём при мне, хорошо?

— Спокойной ночи, — ответил Шамиль и тут же раздались короткие гудки.

— Я ничего не могу сказать без полного серьезного обследования, — заявил грек-онколог, прощупав Владимиру Марленовичу живот, заглянув в рот и оттянув веки, — вы должны были обращаться к врачам в России до приезда сюда.

— Они сказали, что у меня рак желудка с метастазами в печень и легкие.

Выпуклые темно-синие глаза грека скользнули по лицу Владимира Марленовича, тонкие смуглые пальцы отбили быструю дробь по подлокотнику.

— Может, вам стоит пройти повторное обследование у нас? — спросил он, чуть понизив голос. — В Керкуре замечательная клиника, специалисты, оборудование…

— Зачем?

Грек сдвинул смоляные брови, расстегнул верхнюю пуговку белоснежной рубашки:

— Это обойдется вам не дороже, чем в России. Возможны скидки.

Они говорили по-английски, тихо и быстро. Наталья Марковна их не понимала, напряженно переводила взгляд с врача на мужа, глаза ее двигались туда-обратно, словно она следила за полетом теннисного мяча. При слове «канцер» она вздрогнула.

— Дело не в деньгах, — снисходительно улыбнулся генерал, — я знаю свой диагноз и ни одного дня не хочу проводить в клинике.

— Почему?

— Потому что мне слишком мало осталось жить.

— Без медицинской помощи вам останется значительно меньше, — грек принялся сосредоточенно крутить массивный перстень с темным сапфиром и на генерала старался не смотреть.

— Важно не количество, а качество, — мягко возразил генерал, — сколько бы ни осталось, год, полгода, я хочу прожить это время без химии, радиации, гормонов и трубки в животе. А ничего другого вы мне предложить не можете.