Игорь Христофоров: Бой без правил (Танцы со змеями - 2)

Мишка только однажды показывал ему, как включать видеомагнитофон и просматривать видеокассету, но он запомнил сразу. Черный ящик проглотил послание Иванова, дрожащий палец утопил кнопочку на пульте, и уже через несколько секунд просмотра удивление расширило глаза Майгатова.

На старом кинескопе "Рубина" с уже севшими, размытыми красками разворачивался и без того мутный, подернутый дымкой фильм ужасов. Гробы, мертвецы, кости. Что хотел этим сказать Иванов? Камера ползла по жуткому ночному кладбищу, пока из одной из разверзнувшихся могил не высунулось чудище с пустыми глазницами и космами волос, растущих прямо из голой кости. Оно оскалило щербатый рот и предложило Майгатову гундосым голосом переводчика свою могилу.

И тут же чернота стекла с экрана. Кладбище с могилой, которая звала в себя страшной бездной, рухнуло вниз, к полу, а в телевизоре появилось лицо... Степных.

- Я буду рад, если ты меня испугаешься больше, чем предыдущих кадров, - с привычной хрипотцой обратился он к Майгатову. - Мой человек не соврал. Эта пленка действительно от Иванова. Это он звал тебя в могилу. Он уже там, на кладбище, а твое место, как ты понял, уже подготовлено...

Неужели он остался жив? Но ведь не для него одного, ведь на всю страну крутили пленку с места убийства. Значит, запись сделана еще до их отъезда в Шереметьево-2. И поверить в то, что с ним разговаривает уже мертвый человек, было трудно лишь по одной причине: Майгатов еще не привык к тому, что "видак" если что-то и показывает, то показывает тебе одному. Все происходящее на экране он и теперь воспринимал как трансляцию из Останкино.

- Ты слишком далеко залетел, альбатрос. А буря крепчает. У океана своя мораль, у тебя - своя. Они не совпадают. В том мире, который мы строим, нет места для таких, как ты. Неужели ты до сих пор не понял, почему люди распяли Христа?.. Потому что он мешал им жить по тем законам, которые им были выгодны и приятны. Ты, правда, мешаешь не всему человечеству, а только мне, но таких, как я, - тысячи. Значит, ты мешаешь очень многим. Ты мешаешь будущему...

"Просил, чтоб до минуты точно..." О чем говорил лысый продавец? Чтоб пленка оказалась у Майгатова точно в это время?

Степных своими мутными, навыкате, глазами гипнотизировал его, как удав - кролика. А сухие жесткие губы говорили и говорили что-то о том новом порядке, который вот-вот установит он в стране.

"Просил, чтоб до минуты точно..." Догадка оглушила его, сделала быстрыми глаза. До двери квартиры - пять метров. До двери балкона - два. До двери квартиры - угол по пути, который нужно обогнуть. До двери балкона ни одного препятствия.

- Мы - новые хозяева. Мы пришли надолго...

Он бросился к балконной двери, рванул ее на себя. Морозный ветер ударил в лицо, наотмашь хлестнул снежной крупой, но Майгатов ничего не ощутил. Он вспрыгнул на деревянный ящик, лежащий на балконе, поставил правую ногу на пластиковый обод ограждения и бросил себя к березе, к высокой, раскидистой березе, растущей под окнами пятиэтажки.

Сзади лопнуло стекло, вздрогнул от взрыва воздух и невидимая волна, кулаком ударив Майгатова в спину, швырнула его вперед. Он пролетел мимо сука, за который хотел ухватиться, и, ломая телом мелкие прутики кроны, начал падать. Пальцы пытались зацепиться за что-нибудь, но, скользя по обледенелым ветвям и до крови срывая кожу, не могли никак остановить падение. Гул пламени, треск ломающихся сучьев, вой ветра, чьи-то крики слились в один страшный долгий стон, а, может быть, это он сам, не замечая себя, стонал, а не кричал, словно меньше всего хотел, чтобы тот, кто подложил бомбу и теперь смотрел на бушующий на пятом этаже огонь, заметил, как он некрасиво, нелепо падает и как у него не получается ничего, чтобы хоть на долю секунды замедлить это падение.

Дерево било по рукам, по ногам, секло лезвиями прутьев по лицу, пнуло в бок, в затылок. Он уже не знал, в сознании он или нет, и падает ли он все еще или это ему только кажется в забытьи. Ему уже было все равно, спасется он или нет, когда правая рука мокрой от крови кистью зацепилась за ветку. Ноги, остановленные в полете, занесло вперед, как у гимнаста, крутящего "солнышко", и он мог упасть навзничь, прямо на окаменевшую подо льдом землю, но левая рука успела помочь правой. Пальцы впились в сухую, почему-то без льда, кожу березы, и только тогда он заметил, что под ногами - не больше метра. Но сразу спрыгнуть не смог. Пальцы хранили испуг дольше всего. Они вдавливали в белую кожу березы алую сочную кровь с таким упорством, точно хотели перелить ее дереву и, перелив, оживить.