Игорь Христофоров - Работорговец (Русские рабыни - 1)

-- Когда коржит -- это жуть как страшно! -- поерзал на стуле Шкворец. -- Я ж до милиции пару месяцев у забои робыл. А свод хлипкий був. Усе время коржило. Хрустит и хрустит, як кости у покойничков, шо по забою прызраками гуляють. Запросто со страху можна инхваркт получить. У чистом виде... -- и неожиданно улыбнулся. -- А ты теперь точно як шахтер выглядишь.

-- Почему? -- удивился Мезенцев.

-- А брови з ресницами напару -- черные. Як накрасили.

-- И что теперь?

-- Та ничого особого! Энтот уголь з ресниц, знаешь, шо лучче всего вымывает? -- и заторопился, не посмотрев даже, задал ли вопрос Мезенцев. -Кожа на плече. Как будешь мыться -- потри глаз о плечо. Лучче всякого мыла прочистит...

-- А что телохранитель? -- совсем о другом подумал Мезенцев.

-- Не-е, не сбег, -- удовлетворенно пробасил Шкворец. -- Ждал нас як миленький. Теперь и не знаю, пришьют ему убывство того, у коричневой куртке, или спишут на самооборону?.. И потом за ношение оружия безо всякого разрешения его уполне можна сажать у тюрьму...

-- Матери пока не говори, -- попросил Мезенцев.

-- Оно и понятно! Я к вам на поселок сьогодни подъеду, скажу, шо ты у командировку уехав. Ага?

-- Хорошо, -- согласился Мезенцев.

-- А я вообшшэ-то не один, -- как-то загадочно произнес Шкворец.

-- В смысле?

-- С дивчынкой я тут одной. Ты ее тово... ну, знаешь... Сдаваться она пришла... к тебе, -- еле выговорил и обернулся к двери.

-- Конышева? -- рывком привстал Мезенцев.

-- Да лежи ты! Не рыпайся! А то дохтур нагоняй даст.

-- Позови ее, -- попросил Мезенцев.

-- Зараз. Токо это, Володя, -- снова оглянулся Шкворец, -- не говори Хребтовскому, шо она ко мне первому пришла. Ладно?

-- Хорошо, -- кивнул мутной головой Мезенцев и ему стало жалко такого большого, такого внешне сильного Шкворца.

-- Тогда я побиг! Выздоравлювай!

Прогрохотали его слоновьи шаги, словно где-то совсем рядом отработала норму машина, забивающая сваи. Разрывом гранаты хлопнула дверь. Несколько секунд пожила тишина, и тут же на смену ей робко и жалостно пропела та же дверь.

Мезенцев резко повернул голову, и она закружилась. А может, и не оттого, что резко повернул, а оттого, что снова увидел ее.

Конышева, как вошла, так и стояла у двери в белом, длинном для нее халатике и смотрела на Мезенцева так, словно это она заставила его лезть в шахту и попасть под завал.

-- Прох... ходи, -- не сразу подчинились губы Мезенцеву. -Присаживайся.

Она подчинилась. Сдвинула коленки, собрала на них полы халатика и все-таки выдавила:

-- Здравствуйте... Я пришла... сдаваться...

-- Сама? -- вспомнил Мезенцев ее разноглазую напарницу.

-- Сама, -- еще тише произнесла она и вдруг резко, вспышкой, вспомнила первые секунды ее встречи с Ольгой в растревоженной новостью об убийстве спальной комнате. "Новенькую убили?" -- так или примерно так спросила тогда эта странная девчонка, но только теперь Ирина поняла, что не могла незнакомка и тем более незнакомка из другого отряда знать такую подробность, если даже в ее отряде, где все и произошло, толком ничего не знали. Так вот где Ольга оставила "ключик"! А она так долго его не видела и боялась любого проходящего мимо нее человека в колонии.

Только в эту минуту Ирина поверила в признание Ольги. Но почему-то от этого ей стало еще жальче свою погибшую подругу.

-- А где вторая бежавшая? -- не зная этих ее мыслей, раздраженно спросил Мезенцев.

-- Олю уб... били, -- не сдержала Ирина слезу, которая рывком, словно по щеке провели лезвием, скатилась к подбородку.

-- Кто?! -- подбросила новость Мезенцева. Подбросила до плотной, густой мути в голове и резкой, напомнившей о ногах боли под колодками гипса.

-- Он же, -- сморгнула она следующую слезу и с трудом, нехотя все-таки назвала фамилию: -- Пеклушин.

-- Но как же?..

-- Она пошла его за меня просить. Чтоб... чтоб помог пересмотреть дело и чтоб я назад... в колонию не шла... А он...

Мезенцев сжал ее холодную ладонь своими зарисованными йодом ладонями м вдруг остро почувствовал, что никакой он не герой, никакой не супермен, каким он ощущал сам себя в той страшной погоне под землей. Сидящая рядом с ним девчонка казалась сильнее его во сто крат, потому что перенесла гораздо больше его и все еще сохранила веру в хорошее, веру в добро. У него же ее почти не осталось, и теперь через ладони какими-то невидимыми потоками эта вера текла и текла в его сердце, и он все-таки сказал:

-- Я помогу тебе освободиться.

Ирина удивленно посмотрела на его неподвижные, очугуневшие ноги, на его бледное, изодранное острыми лезвиями сланцев лицо и отказалась: