-- Жива? -- спросил чей-то знакомый голос и сам себе ответил: -Жива.
В полумраке первого этажа под светом, ворвавшимся в распахнувшуюся дверь, остро блеснули три звездочки на погоне офицерского кителя.
-- Ну что ж ты так неосторожно, -- укоризненно покачала головой бледная Артюхова.
-- Ме... ме... меня то... толкнули, -- вдруг вспомнила отсеченную ужасом секунду перед падением Ирина.
-- Не может быть. Тебе показалось, -- заботливо погладила ее Артюхова по голове, на которой сбился к затылку обязательный на производстве белый платок. -- Там никого не было.
-- Нет. Меня толкнули, -- уже убежденнее сказала Ирина и, только тут заметив десятки лиц, смотрящих на нее, испугалась того, зачем она это сказала.
5
Откуда взялся в цехе этот огромный пахнущий машинным маслом пресс, она не знала. И как она попала на его скользкую отполированную поверхность, она тоже не знала. И не знала еще многого: почему ее держат за руки и ноги, почему все вокруг молчат и почему мрачная черная плита пресса ближе и ближе надвигается на нее, и, кажется, она даже чувствует, как под ее давлением плотнее и тверже становится воздух, и от этого ей труднее и труднее дышать. А может, и не в плите дело, а в страхе, обжимающем ее беззащитное, обреченно подергивающееся тело. И нужно бы крикнуть, но нет силы в губах, сух и шершав язык, плененной птицей беззвучно бьется что-то в горле. За что ей уготована эта казнь? Что такого совершила она, чтобы расплачиваться столь страшными муками? Кто скажет ей правду?
Но молчат, угрюмо молчат все вокруг. И в этой тишине -- явное знание того, что неведомо ей. А плита уже наплыла, и видны выщербины в металле, и видны темные пятна. Не от чьей-то ли крови?
Она в последнем, отчаянном усилии рванула правую руку, плечо ушло вверх и первым попало под стотонную тяжесть плиты. Пресс сдавил его, потом еще сильнее.
-- А-а-а, -- наконец застонала она.
-- А ну вставай, сучка! -- почему-то толкнула в бок плита, хотя двигаться могла лишь сверху вниз...
-- Что? -- вскинулась на кровати Ирина и только тогда, под схлынувший сон, поняла, что нет никакого пресса, что никто не держит ее за руки и ноги, а за плечо трясла щупленькая с короткой стрижкой девушка.
Вокруг -- полумрак ночи. Вокруг -- стоны, храп, скрип пружин.
-- Какого хрена ты на моем месте спишь? -- запахом пепельницы дохнула девушка.
-- Место?.. Мне это... стар... старший лейтенант... как ее...
-- Артюхова, что ли?
-- Да-да, Артюхова...
-- А-ну, вылазь! Чихать мне на Артюхову! -- девушка рванула Ирину за руку. -- Я не хочу у окна кемарить. Там дует. Я здесь спала до ДИЗО.
-- До ДИЗО? -- машинально, как будто и не на себя, натянула Ирина синий халат, фуфайку. И на каждое движение болью отзывалось ударенное в цехе плечо. -- До ДИЗО? -- И вдруг вспомнила, что действительно на вечерней поверке была названа новая фамилия, и девчонка, стоящая рядом с ней, уважительно пропела: "Ну-у, освободи-и-или крутячку! Теперь она кое-кому мозги вкрутит!"
-- Давай кантуйся пошустрее!
Стоило Ирине встать, как девушка оттолкнула ее, швырнула поверх ее подушки еще одну, которую она до этого держала под мышкой, застелила Ирино одеяло еще одним и прямо в синем повседневном халате нырнула под теплое одеяло. Растягивая слова зевком, попрощалась:
-- Канай отседова, шмакадявка!
Ирина вышла в проход между рядами двухъярусных коек, обернулась к двери. Уронив голову на тумбочку и по-детски поджав ноги под табуретку, крепко спала контролерша. Наверное, она лучше Ирины знала, есть ли где свободные места, но будить ее не хотелось. Здесь, в колонии, любое действие имело не такие последствия, на которые можно было рассчитывать на воле. И от этого больше всего хотелось вообще ничего не предпринимать.
Напрягая глаза, Ирина на цыпочках прошла по проходу. Клетчатые одеяла в левом ряду горбились бугорками. В полумраке чуть не ударилась лбом о стену. Потрогала ее рукой, словно проверяя, не подвели ли глаза, и двинулась вдоль другого ряда.
-- Не смотли больсэ на Конысэву, -- прохрипел кто-то на нижнем ярусе.
Нога Ирины в коричневом казенном тапочке, занесенная для шага, замерла в воздухе. В густом кисельном полумраке ночи можно было не верить глазам, но ушам...
-- Она-а-а краси-и-ивая, -- тихо-тихо пропел чей-то голосок.
-- Я ее убью, -- еще грубее стал первый голос. -- Неузэли тибе са мной не было плиятно? -- настойчиво спрашивал он.
-- Мне? Да-а, прия-я-ятно... Но ты такая иногда... ну это... гру-у-убая...
Читать дальше