Игорь Христофоров - Работорговец (Русские рабыни - 1)

А зал вообще слов не слышал. Зал задыхался от рева, сотрясал пол прыжками и бил откидными крышками кресел с такой силой, словно хотел, чтобы стены рухнули и вместе со стенами -- весь тот жуткий мир, в котором они существовали. Грибанова, подполковник-режимщик, Артюхова, еще несколько воспитателей метались в синей орущей толпе, пытаясь успокоить девчонок. Но точно с таким же успехом они могли бы вызвать дождь в ясную погоду или отменить восход солнца.

-- Возьми меня! Возьми меня! -- стала бросаться в объятия то к одному, то к другому парню певица. -- Я вся сгораю от огня! Возьми меня!

Девчонки не знали, что это всего-навсего припев, и штурмом стали брать высокую для них, под два метра, сцену, чтобы последовать примеру певицы. А та, выплясывая, отвернулась от зала и не видела, как синее карабкается по синему. Когда же она наконец решилась исполнить второй куплет и резко крутнулась на каблуках к залу, то вместо синего увидела красное: заслонившее все перед ней лицо с безумно расширившимися зрачками прохрипело: "Возьми меня!" Певицу испугом отбросило назад, а девчонка, первой вскарабкавшаяся на сцену, рванула на груди фуфайку, сыпанув пуговицами по крашеным доскам, сбросила ее и ногой отшвырнула в зал, прямо на лицо следующей ползущей по спинам девчонке, и та, ослепленная неожиданным препятствием, кубарем скатилась вниз.

Вжавшаяся в стену Ирина боялась даже дышать, словно тот монстр, в который слились взбесившиеся девчонки, мог заметить самое легкое ее движение и сразу сожрать, вкрутить в свой жуткий водоворот. Перед глазами мелькали безумные глаза, искореженные криком рты, растрепанные волосы. Она сразу и не заметила девчонку, первой вылезшую на сцену, а когда увидела ее швыряющей фуфайку, то тут же узнала. "Рабыня Спицы", -- вспомнила ее наглую руку в кармане своей фуфайки и почему-то с радостью подумала, что у нее на запястье еще должны быть незажившие следы от Ириных ногтей. Раны от ногтей и зубов всегда долго заживают.

А девчонку, кажется, не волновало, смотрят на нее или нет, а, может, она, наоборот, была уверена, что смотрят, и это сладкое чувство всеобщего внимания, которое уравняло ее с известной, часто показываемой по телевизору певицей, смело последние остатки сознания. Она сорвала с себя кофточку, короткую юбку, сорвала комбинацию, лифчик и, оставшись в одних прозрачных плавочках, бросилась на ближайшего к ней парня. Тот не растерялся и завальсировал с ней за кулисы, то ли чтобы спасти ее от сотен глаз, то ли чтобы исполнить в натуре припев песни.

Новые девчонки полезли на сцену. Певица завизжала прямо в микрофон. Ритм-гитара замахнулся инструментом на штурмовавших сцену, его поймали за руку и тут же по гладкому скату синих спин свезли в зал. Ударник в мокрой майке вскочил, шпагой выставив перед собой барабанные палочки, и тут же исчез, пропал из виду под сваленными на него барабанами и медными тарелками. Режиссер, обезумев от счастья, что удался такой эффектный дубль, орал на ухо оператору, наверное, уже намертво оглушив его: "Кгупно! Кгупно! Дегжи кадг! Клип! Мы из этой сцены, кгоме фильма, еще такой клип сбацаем!"

Среди взобравшихся на сцену Ирина увидела и Ольгу. Распахнувшаяся на ее груди фуфайка раскачивалась в каком-то диком чарльстоне, а руки Ольги барабанили по боковой стенке черного шкафа-колонки, но барабанили беззвучно, потому что в этом шуме, реве, буре, наверное, даже залп из орудия не показался бы громче комариного писка.

Отбросив мысль о побеге еще тогда, в умывальнике, Ирина через некоторое время к ней вернулась и, пока не началась вакханалия, даже привыкла к ней и решила все-таки испробовать, но после того, как увидела Ольгу, поняла, что зря меняла мнение. Она отвернулась, чтобы больше не видеть ее звериной пляски, скользнула вдоль стены к выходу, шагнула за дверь, захлопнула ее за собой, отрезала от слуха сразу истончавший грохот, и тут же Ирине показалось, что у нее с плеч сбросили весь этот зал, который она держала на них так бесконечно долго.

19

-- Стой! -- уже у стеклянной двери вестибюля остановил ее окрик.

Приготовившись к неприятному разговору с контролершей, Ирина обернулась, и тут же оба ее глаза стали больше самого крупного Ольгиного.

-- Ты? -- удивленно прошептала она.

-- Я, -- ответила Ольга.

У нее было до того спокойное, совершенно без красноты лицо, словно это не она, а ее двойник плясал минуту назад на сцене.

-- Ты что, мандражируешь? -- наклонив к плечу голову, посмотрела Ольга так, словно метилась, в какую часть скулы ударить.