Игорь Христофоров: Смертельное шоу

-- А что петь?

-- У-уставай, проклятьем заклейменный! -- взвыл рыжий.

Справа загыгыкали. Косой, кажется, остался все таким же полусонным.

-- Что петь? -- самого себя спросил он. -- А тебя как звать-то?

-- По бумагам -- Александром. Мамка, пока не померла, завсегда Санькой звала. Для краткости. А в малолетке пацаны Грузом кликали.

-- С чего так?

-- Ну, фамилия у меня такая -- Грузевич.

-- Мамку любить надо. Мамка -- это святое, -- нравоучительно протянул Косой. -- Раз Санькой звала, то и я тебя Санькой звать буду. Лады?

Вообще-то пацаны в колонии его чаще звали Шуриком, чем Грузом, но раз пахан так решил, то перечить нельзя. И парень, в секунду перекрещенный в Саньку, кивнул.

-- Если нужно спеть, я могу чего-нибудь современное, -- предложил он Косому.

-- Давай, -- чуть заметно кивнул тот.

Сонная муть все так же плескалась в его глазах, а солнечный свет вроде бы даже сгущал ее минуту за минутой. Нужно было торопиться.

-- Песня из репертуара группы "Любэ", -- дрожащим голосом объявил Санька -- "Комбат-батяня".

-- Гы-гы, -- подал кто-то голос слева.

Но это был не Косой, и Санька, подняв глаза к подушке на втором ярусе, запел именно этой подушке, запел негромко, даже на полтона ниже солиста "Любэ":

-- А на войне как на-а войне: патроны, водка, ма-ахорка в цене...

-- Точно! -- сказал кто-то снизу голосом рыжего. -- И в зоне с этим напряг.

-- А на войне -- неле-егкий труд, сам стреля-ай, а то-о убьют, -- не замечая ни этого голоса, ни поскрипывания коек, ни пота, каплей стекшего по виску на подбородок, пел и пел Санька.

В эту минуту ему уже было все равно, понравится его голос Косому или нет. Он так давно не пел, что этот импровизированный концерт казался именно тем счастьем, которое так долго ускользало от него и наконец-то пришло.

-- Комбат, батяня, батяня комбат! -- теперь уже на полтона выше любэшного взял Санька. -- Ты сердце не прятал за спины ре-ебят. Летят самолеты, и танки горят...

-- Так бьет йо-о, комбат йо-о, комбат! -- вскочив, завизжал рыжий.

Оттолкнув Саньку, он вылетел в проход между рядами коек и

заплясал, ударяя ладонями по ступням. Ступни были серыми. То ли от

грязи, то ли оттого, что на них все-таки были носки. Санька

удивленно смотрел на серые пятки и, только когда свет лизнул по

ним, понял, что ступни посечены порохом.

-- А-а-гы, гы-гы, -- обрадованно вздохнули оба ряда зрителей.

Санька, прижавшись затылком к холодной трубе койки, бросил испуганный взгляд на Косого. У того все так же лицо было залито патокой, но в глазах плескалось уже что-то новое, до этого не виданное Санькой.

-- Па-ахан, батяня, батяня пахан! -- орал рыжий так, что уже начинал хрипеть, точно его душили. -- За нами все шобло и урок косяк!

Фальшивил он так зверски, будто уже пел и не "Комбата", а "Подмосковные вечера". Слов, кроме припева, рыжий не знал и, еще дважды отдубасив свои многострадальные пятки под все то же "шобло" и "урок", сразу обмяк, сгорбился и уточкой, раскачиваясь, проплыл ко вмятине, оставшейся от него на койке.

-- А-артист! Ну-у, артист! -- поощрительно врезал ему по худой ляжке седой. -- Тебя можно уже по телику показывать. Все мочалки тащиться будут.

-- А соски? -- хрипло спросил рыжий, вбивая негритянские ступни в тапки без задников.

Он дышал с яростью бегуна, еле закончившего марафон. Еще немного -упадет и умрет.

-- И соски тоже. В одной компахе с лярвами, чувихами и алюрками! Они твои копыта геройские как просекут, так и штабелями под тебя валиться зачнут!

-- А-га-га, -- поддержал седого левый ряд.

Проведя по нему взглядом, Санька ощутил наваждение. В том ряду, где сидел Косой, только он говорил членораздельное. Остальные выглядели какими-то заколдованными. Саньке представилось, что и он со временем мог бы оказаться в этом заговоренном ряду, и он внутренне съежился.

-- Ты мои пятки не трогай! -- с улыбкой показал седому маленький костлявый кулачок рыжий. -- Они у меня героические. Еще пацаном всю дробь двухстволки сторожа на себя приняли!

-- А чего тырил-то?

-- Харч.

-- О-о, и нам пора хавать, -- напомнил седой, посмотрев на часы. -Почапали, Косой?

-- Бурдолага у нас, а не харч, -- вяло огрызнулся пахан.

-- Декохт пришпилет -- и помои схаваешь.

-- Я весь репертуар Антонова могу, -- постарался вставить Санька в перепалку о еде.

-- Без понта? -- дернул головой Косой.

Дернул будто пуля туда попала. Да только Антонов и был пулей. Чуть ли не как гостайну выдал Саньке один пацан, что без ума Косой от песен Антонова.

-- Любую могу, -- напрягся Санька.