Игорь Христофоров - Смертельное шоу

-- Да нет там прохода.

-- Левую дверь откройте, -- приказал водителю Сотемский.

Тот безразлично подчинился.

-- Вам помочь? -- громче обычного произнес парень-сопровождающий.

-- Не нужно! -- гаркнул Павел.

В эту минуту, когда зуб заныл с громкостью духового оркестра у самого уха, ему уже хотелось, чтобы эти телевизоры "ONWA" оказались не теми, в которых они должны были взять груз наркотиков.

Молчаливый, как скала, и такой же твердый, как скала, гаишник подставил Сотемскому плечо, помог взобраться в фургон. Внутри пахло картоном, пластиком и отсыревшими тряпками. Прохода, как такового, не было. Лишь маленький пятачок у дверей. А дальше плотной крепостной стеной стояли яркие коробки телевизоров.-- Приведи Героя, -- приказал Сотемский Павлу.

-- Я сам, -- впервые подал голос молчаливый гаишник.

Он оказался у него низким, почти басовым. Наверное, именно такой голос должен быть у настоящего гаишника. Иначе не перекричишь автомобиль.

Героя, рыжего коккер-спаниеля, уснувшего в тепле "жигулей", обладатель оперного баса принес на руках и бережно опустил на дно фургона.

Песик, вскочив на ноги, тут же стряхнул с себя пойманные по дороге капли дождя, посмотрел снизу вверх на Сотемского, отдышался через рот, будто не его несли, а он только что притащил на себе гаишника-скалу, и громко загавкал.

-- Ты о чем? -- присев на корточки, спросил Сотемский.

Глаза Героя были грустными-грустными, а хвост озорно дергался антеннкой слева-вправо, слева-вправо. Пес словно бы извинялся, что не мог рассказать словами о том, что он уже учуял своим волшебным носом.

-- Раздвинуть коробки?

Герой гавкнул прямо в лицо Сотемскому и, метнувшись вправо, к еле заметной щели между коробками, вбил туда свою плоскую коккеровскую башку, заработал лапами и вскоре исчез полностью.

-- Идите сюда! -- позвал, встав с корточек, Сотемский хозяина груза. -- Необходимо ваше присутствие.

-- А что такое?

-- Нужно вынуть этот ряд коробок.

-- Мне влетит. Нельзя. Они же намокнут.

-- Выполняйте. Или я отвезу вас в отделение.

Парень подвигал всеми частями своего измятого лица, словно хотел его домять окончательно, вынул руки из карманов куртки, стряхнул капли дождя с серых, сплетшихся в клубок волос и вдруг бросился через дорогу.

Гаишник посмотрел на его вспузырившуюся на бегу куртку с полным безразличием. Они так давно имели дело только с автомобилями, что бегущий человек, к тому же и не водитель вовсе, никаких чувств у них вызвать не мог. А Павел впервые за день ощутил, что у него нет зубов. Точнее, нет больного зуба. Он как-то враз онемел, затих. Возможно, именно зуб сильнее всего удивился резвости парня. А может, все дело в том, что не зуб теперь стал главным, а глаза.

-- Стой, с-сука! -- вцепившись взглядом в колышущийся слева направо оранжевый пузырь, заорал Павел и выхватил из неприкнопленной кобуры "макаров". -- Сто-о-ой!

Крик заставил парня бежать еще быстрее. Крик будто бы придал ему силы. Оранжевая куртка нырнула в кювет, всплыла по грязно-белой заснеженной стене холма и снова нырнула за него в лесополосу.

Бросившись за ним, Павел еле успел перебежать дорогу перед вишневыми "Жигулями". Шоссе зашлось истерикой клаксонов, визгом тормозов. Кажется, кто-то уже кинул ему в спину матюги. Но в эту минуту Павел уже не только не ощущал зуб, но и ничего не слышал. Во всем его молодецком натренированном организме остались только глаза и ноги. Глаза искали оранжевое пятно, а ноги лихорадочно пытались выбирать место для очередного шага. А что так согревало руку? Удивившись ощущению, Павел бросил взгляд на пальцы и впервые увидел в них "макаров". И почему-то вид пистолета подсказал ему, что ничего хорошего впереди не будет.

-- Сто-ой! -- все-таки поймал он яркий комок, катящийся между серых голых стволов. -- Убью-у-у гада!

Указательный палец сбросил рычажок предохранителя. На бегу передернув затвор, Павел выстрелил в воздух и удивился, что еле расслышал звук. В тире приходилось одевать наушники, чтобы не оглохнуть. А здесь, в зимней, осыпаемой дождем лесополосе, грохот сразу рассосался, исчез, будто деревья губкой впитали его в себя.

Ноги скользили по мокрой корке, в которую поверху спекся февральский снег, ноги хотели бежать быстрее, но не могли. А оранжевое пятно мячом все отдалялось и отдалялось от него, точно по нему футболили, помогая ему передвигаться быстрее Павла.

Потом куртка и вовсе нырнула за холм. Радостная мысль: "Упал!" тут же сменилась догадкой, что там, за холмом, -- кювет, там -- шоссе. которое поворачивает влево за серым клином лесополосы, а на шоссе -- машины, и любая из них может подобрать парня, спасающегося от "бандита".