Игорь Христофоров - Смертельное шоу

Фактов в деле было немного. Самое существенное -- отпечатки пальцев. Почти вся группа "Мышьяк" оставила свои "пальчики" на дверных ручках в его квартире. Но самый подозрительный отпечаток -- всей пятерни -- эксперт снял с подоконника на кухне. Создавалось ощущение, что человек, их оставивший, оперся на руку, чтобы высунуться из окна и разглядеть что-то внизу. Отпечатки принадлежали барабанщику Андрею Малько. В паре с курткой они рождали уже что-то неприятное.

-- Малько... Малько... -- не отнимая от глаз бинокль, под нос пробурчал Тимаков и качнул чубом, по которому косо, будто партизанская нашивка на папахе, лежала холодная седина. -- Это не тот, что с бородищей?

-- Да. У него еще волосы почти по плечам лежат. Как у попа.

-- И лысый?

-- Да, практически лысый.

-- Рановато для двадцати семи лет.

-- Согласен.

Сотемский потрогал свою макушку. На ней уже проступила прогалиной свежая плешь, но вид в зеркальце заднего вида успокоил его. Надо лбом все еще висел темный чуб и делал лицо моложе. Сотемский представил, что чуба нет, и тогда его широконосое, бугристое лицо постарело лет на десять.

-- Не нравится мне это, -- оборвал его мысли Тимаков.

-- Почему? -- посмотрел на уходящего по тротуару парня Сотемский.

Это был уже третий клиент за полчаса, которому Тимаков дал уйти. Может, он ожидал, что под окошко подбредет какой-нибудь крутой дядя? Но такие по улицам не шляются. Им, что надо, домой приносят.

-- Что-то здесь не то, -- упрямо сжал губы Тимаков. -- Седых доложил, что Кравцова на редкость наблюдательна. На второй встрече она даже зарисовала фасоны курток. Та, что на Малько, идеально совпала с ее рисунком. Полосы кожи, прострочки, даже форма воротника. Но почему она тогда не заметила его волосищи. А?

-- Вы думаете, Станислав Петрович, это был не Малько?

-- Я не думаю. Я рассуждаю. Вот скажи, заметил бы ты воротник куртки у человека с такими поповскими волосищами?

Взглядом Сотемский отыскал удаляющуюся фигурку парня. Его почти наголо обритый затылок смотрелся по-детски жалко и беспомощно. Воротник с такого расстояния был вовсе не виден.

-- А если он схватил волосы на затылке резинкой? -- выпалил Сотемский.

-- Резинкой?

-- Да, резинкой! Сейчас так модно делать у звезд эстрады.

Лицо у Тимакова сразу стало скучным и серым. Бинокль опять заплясал на коленке, будто его било током именно от этой коленки.

-- Возможно, -- хмуро сказал Тимаков.

Чувствовалось, что внутренне он все-таки не согласился со своим замом. Но внутреннее было важнее внешнего, и он никак не мог сдать этот рубеж.

-- Подождем сообщений от Башлыкова, -- доверил он эту душевную борьбу будущему. -- Кстати, как он там?

-- Не жалуется, -- ответил Сотемский и удивленно посмотрел на кирпичную стену здания.

Под нею теперь стоял совсем сопливый мальчишка. Лет двенадцать, не больше. Во вскинутых к глазам линзах бинокля четко вырисовывалась бумажка в пятьдесят тысяч. Худенькие посиневшие пальчики свернули ее в трубочку, обвязали концом веревки и еле ощутимо дернули за нее. С такой силой шпагат мог качнуть и ветер, но наверху, видимо, различали ветер и даже такое комариное движение. Банкнота поплыла вверх, грустно покачиваясь на весу.

-- Группа захвата пошла! -- крикнул во вскинутую к губам рацию Тимаков.

Рация прохрипела чем-то похожим и на горький вздох, и на болезненный стон, и на ответ "Есть!". К мальчишке сразу с трех сторон подбежали здоровенные мужики в черных куртках из кожзаменителя. "Кедры" на их груди смотрелись глупо. Мальчишка завороженно смотрел вверх и даже не заметил их приближения.

Того, что происходило внутри, ни Тимаков, ни Сотемский не видели. Просто вползла в окно купюра, и тут же лопнуло стекло, будто купюра пробила его. Тимаков прослушал доклад и предложил Сотемскому:

-- Пошли. У нас не больше получаса. Ребята из военной прокуратуры просили побыстрее закончить. Им еще на какой-то совещуг надо спешить.

На пятом этаже здания, оказавшегося казармой стройбата, они сразу направились к самой плотной группе из черных курток. В щели между ними светлым пятном зеленело хэбэ солдата.

-- Я ни при чем... Меня попросили... Я ни при чем... -- заведенным автоматом бубнил он и выискивал хоть каплю сочувствия на продубленных лицах омоновцев.

-- МВД, -- почти до смерти испугал стройбатовца Тимаков развернутым удостоверением.

Казалось, что если он скажет еще слово, то солдат упадет замертво. Хотя по лычкам на погончиках и властной складке возле уголков губ Тимаков сразу определил, что перед ним "дед". Да и сбившиеся в углу казармы солдатики смотрели с большим испугом на парня, чем на любого из омоновцев.