Игорь Христофоров - Страх

значится, а он подошел, взял энто письмо и тоже прочел...

- Чужое письмо? - удивился Тулаев.

- Так точно, гражданин начальник, - подался вперед, к отверстию в перегородке Куфяков, и оттуда на Тулаева дохнуло дурманящим запахом пота, мочи и плесени. - Именно так, значится. Совсем чужое, то есть братнино письмо...

- И что же он?

- Он?.. Ах да, прочел, в чистом виде прочел, значится, улыбнулся, подошел к стене, где его нары, и ложкой, значится, на той стене точку прокарябал...

- Ложкой?

- Ну да, ложкой, гражданин начальник, - Куфяков энергично посопел и все-таки избавился от соплей, забивших нос.

Громко сглотнул их и продолжил: - Концом, который на ручке ложки, значится...

- А потом?

- Вот, значится, потом он ко мне повернулся и про свои угрозы сказанул.

- Вот эту фразу? - протянул Тулаев в окошко бумагу с напечатанными на ней словами Миуса-Фугаса.

- Совершенно точно, гражданин начальник, - умудрился даже сидя изобразить поклон Куфяков и бережно, как самую великую ценность своей жизни, положил бумажку на полочку перед отверстием. - До точечки точно...

- А он сам письма получает?

Тулаев сложил бумагу вчетверо и сунул в карман, рядом с блокнотом, и почему-то сразу из кармана снизу вверх ударил запах пота, мочи и плесени, хотя вряд ли листок мог пропитаться ими за секунду нахождения в дрожащих пальцах Куфякова.

- Что, извините, вы спросили?

- Письма, говорю, он сам-то получает?

- Никак нет. Вот совершенно никак не получает.

- А где это, ну, вашего брата, письмо?

- Он сжег его.

Фраза прозвучала сразу после того, как Тулаев успел ее подумать, и порядок слов оказался так точен, что осталось неверие, что их произнесли вслух. Голова дернулась сама собой, стряхивая наваждение, а Куфяков подумал, что это резкое, из стороны в сторону, движение означает отказ ему в чем-то.

- Вы, значится, не подумайте, гражданин на...

- А содержание того письма вы помните?

- Гражданин на... Да-да, кое-что помню. Про квартеру мою он писал, значится, что квартирантов пустил, про свою работу... Он, как и я, слесарит... Про жену, значится, мою, про жизнь вообще...

- А до этого вы письма получали? - прервал его Тулаев.

- Нам только раз в месяц можно, значится... Еще в прошлем месяце одно было. От братухи тоже...

- Он его читал?

- Так точно. Потому как просил, чтоб я брату написал, чтоб он одному человеку от него привет передал.

- И что это за человек?

- Он... он... нет, не упомню. Может, у брата, значится, письмецо мое сохранилось.

Подобострастные глаза Куфякова так и елозили, так и елозили по лицу Тулаева. Они вымаливали то, что Тулаев никак не мог дать, потому что не имел на это право.

- Хотите, гражданин начальник, я брату пропишу, чтоб он вам письмо принес?

Тулаев встал, отвернулся к окну и с облегчением ощутил, что больше никто не лижет его невидимым языком по лицу.

Наверное, Куфяков все так же рабски смотрел ему в профиль, но он не видел этого, а, значит, как бы уже избавился от липкого собеседника.

Все письма, приходящие к осужденным, прочитывал тюремный цензор, женщина-прапорщик. Вряд ли она могла запомнить хоть что-то подозрительное из тех двух писем. Да и когда ей было запоминать, если в день приходилось читать но сотне писем. Это же только смертникам разрешали получить по одному сообщению с воли в месяц, а остальные могли вести переписку хоть ежедневно.

- На тему о президенте он больше не высказывался? - не оборачиваясь налево, спросил Тулаев.

- Что?.. А-а, нет, значится, больше ничего не говорил, гражданин начальник.

Угроза Миуса-Фугаса могла быть обычной зековской бравадой.

Не один он по стране слал устные проклятия в Кремль. В автобусе да и в метро не раз Тулаев своими ушами слышал, как материл президента какой-нибудь испитой мужичонка или насылала на него кучу болезней явно сама не слишком здоровая тетка. Межинского, скорее всего, тоже удовлетворило бы такое объяснение, но сожженное письмо и эта странная выщербина на стене мешали Тулаеву.

- Скажите, а что-нибудь еще есть на той стене, где он

оставил точку? - все-таки повернув лицо к Куфякову, спросил

он.

А тот, оказывается, стоял. По-солдатски приклеив жилистые кулачки к спортивному трико и одновременно сгорбившись, он неотрывно смотрел в глаза Тулаеву. На его покатом лбу еще плотнее сжались морщины, и он быстро-быстро задвигал губками:

- Так точно. Есть еще кое-что окромя той точки. Хвигура там нарисована. Треугольник, значится. Токо без верхнего угла.