Антон Леонтьев - Вилла розовых ангелов

– Ну проходи, проходи, чего топчешься, – продолжил охранник.

Оля проскользнула мимо него и поспешила на четвертый этаж, в корпус Б, где располагалась кафедра теории и практики перевода, аспиранткой которой она являлась. Коридоры университета были пустынны, только вдалеке уборщицы гремели ведрами. Около двери кафедры горел красный огонек сигнализации – разумеется, в такую рань никого еще не было. Первые студенты и преподаватели начнут подтягиваться к восьми часам, а основной контингент появится минут в двадцать девятого, когда прибудут автобусы с доцентами и профессорами.

Ольга сняла шубку, оставшись в строгом сером костюме. Глава диссертационного совета, профессор, известный филолог, член Совета по проблемам русского языка при президенте России, была дамой строгих правил, посему экстравагантные одеяния на защите не поощрялись. Оля уселась на большой подоконник и, вынув из сумки свою речь, в очередной раз принялась ее просматривать. Выступать нужно было, читая текст, однако не уставившись в листки, а свободно. С другой стороны, тех, кто выучивал выступление наизусть, как стихотворение, считали зазнайками, поэтому во всем требовалось соблюдать меру.

Обычно считается, что раз человек диссертацию написал, то презентовать ее на заседании совета и получить одобрение, по сути, не так уж сложно. В истории университета, правда, не такой уж и длинной, не было ни единого случая, чтобы степень не была соискателю присуждена. Еще бы, ведь это означало бы провал не только самого аспиранта, но и тех, кто стоит за ним, – научного руководителя, оппонентов, давших положительные отзывы, председателя диссертационного совета, секретаря и вообще всего руководства вуза.

Однако, анализируя собственный случай, Ольга не была уверена, что все пройдет гладко.

Она завершила обучение на филологическом факультете университета два с половиной года назад, получив диплом с отличием (ни единой четверки!) и став переводчиком и преподавателем французского и испанского. С Львом Мироновичем Щубачом она познакомилась на третьем курсе – тот читал лекции по теории перевода. Лев Миронович был импозантным, громкоголосым и пузатым субъектом, который никогда не сомневался в собственной исключительности и считал, что единственно верным является мнение одного человека – его самого.

Так уж получилось, что Оля Данилина писала под его руководством курсовую работу. Точнее, она принесла Щубачу ее на подпись: в течение целого учебного года Лев Миронович, человек чрезвычайно занятой, преподающий сразу в нескольких вузах и, кроме этого, занимающийся бизнесом, уделил Оле и четырем другим студентам в общей сложности не более двадцати минут. Лениво пролистав Олину работу, он поставил на титульном листе свою закорючку-подпись и, взглянув на девушку исподлобья, назидательно произнес:

– Вот видишь, что значит попасть в руки такого специалиста, как я!

Лев Миронович не шутил. Он и в самом деле был уверен, что только благодаря его советам и объяснениям (довольно, надо сказать, бестолковым, сводившимся к заявлению: «Ну, все, что тебе понадобится, сама найдешь в библиотеке!») Оля и прочие студенты представили солидные работы.

В начале четвертого курса Щубач, в ту пору заведующий кафедрой романской филологии, вызвал к себе Олю. И, намеренно избегая называть ее по имени (наверняка Лев Миронович не помнил, как ее зовут: он пренебрегал такими мелочами, как имена студентов), провозгласил:

– Я вижу, что ты старательная студентка. Мне такие и нужны. Так и быть, будешь писать у меня диплом.

Вообще-то Оля намеревалась работать над дипломом под руководством профессора Милославского (кстати, он входил в число тех ученых, которые посетили Ивана Арсеньевича Болотова и просили его помочь с открытием в городе университета) – тот по праву считался самой светлой головой на отделении иностранных языков филологического факультета. Профессор Милославский был не чета Щубачу: остроумный, напрочь лишенный гонора и чванства и, что самое важное, чрезвычайно компетентный ученый. Милославский опекал студентов и аспирантов, деятельно помогая им в научной работе, в то время как Щубач раз в три месяца, случайно сталкиваясь между лекциями с кем-то из своих студентов в коридоре, по-барски ронял:

– Ну что, работаешь? Ну, работай, работай!

Если студент заикался о том, что у него имеется несколько вопросов по курсовой, Лев Миронович нетерпеливо отмахивался и заявлял: