Антон Леонтьев - Дворец, где разбиваются сердца

В комнату зашла Мария-Элена и прошептала в изумлении:

– Каро, но ты настоящая светская дама! Боже мой, как ты преобразилась!

Похвала старшей сестры окончательно убедила Каролину в том, что она произведет фурор. Между сестрами не было особой близости, однако Каролина знала: Мария-Элена никогда не обманывает и всегда говорит то, что думает.

– Подожди, – сказала сестра и исчезла в кабинете отца. Она вернулась с небольшой деревянной шкатулкой. Там хранились драгоценности покойной донны Паулины. Мария-Элена перебрала немногочисленные ожерелья и, вынув одно, обвила им тонкую шею Каролины. Та ощутила прохладу бриллиантов и жемчугов.

– Теперь ты выглядишь как подлинная красавица, Каро!

Каролина это знала. Не хватало только веера, но и эту проблему она решила: когда их семейство наносило визит соседям, Каролина, изловчившись, украла шикарный веер из спальни хозяйки. Та не заметит его пропажи, а у нее будет роскошный аксессуар!

Теперь требовалось убедить отца в том, что Каролина может появиться в этом наряде на балу. Однако дон Витторио не разбирался в тонкостях дамской моды, поэтому он ничего не возразил, увидев дочь в новом платье.

– А ожерелье матери, зачем ты его напялила? – только и произнес Рокасолано. – Ну ладно, так и быть, позволю его тебе надеть только один раз!

Каролина, поднимаясь по лестнице в бальный зал, ловила на себе взгляды. Но в отличие от прошлого раза, они были не насмешливые или уничижительные, а удивленные и восхищенные. Когда хозяйка салона несколько недовольным тоном заметила, что платье Каролины великолепно, та ответствовала заготовленной заранее фразой с легким недоумением и небрежением в голосе (интонацию, поворот головы и взгляд она две недели тренировала перед зеркалом):

– Вы правы, мадам. Отец выписал его из Парижа. Такие носят при дворе императора Наполеона Третьего и императрицы Евгении!

Посрамленная провинциальная модница замолчала. На этот раз недостатка в кавалерах не было. Каролина не теряла времени зря и взяла несколько уроков танцев. Когда отца не было на плантациях – а он все реже и реже появлялся в особняке, предпочитая общество развязных шлюх и сомнительных картежников, – она вальсировала вместе с Лулу по огромному, покрытому пылью бальному залу, который уже в течение нескольких десятилетий не видел гостей и не слышал музыки.

Поэтому, когда хозяин приема пригласил ее на танец, она смело протянула ему руку. Конечно, не хватает тренировки, вынесла себе вердикт Каролина, но она заметила, что никто не обращает внимания на ошибки в фигурах. Все, в особенности мужчины, были заворожены ее внезапно пробудившейся к жизни красотой, грацией и шармом.

Отдыхая после танца, Каролина опять стала свидетельницей разговора двух дам.

– Молодая Рокасолано ведет себя вызывающе! Пусть у нее платье из Парижа, ce n’est pas une beauté! [5]Сколько ей лет, шестнадцать или около того, а корчит из себя даму! Как она может! И куда смотрит отец?

– Известно куда, – усмехнулась собеседница. – Вы же знаете, ma chere, он завсегдатай злачных мест. После смерти жены, которую, как говорят, он сам и убил, дон Витторио не вылезает от продажных девок.

Дамы звонко рассмеялись. Каролина приблизилась к ним. Мимо проходил официант, держа серебряный поднос с несколькими бокалами. Она вспомнила детские шалости, и через секунду бедняга-слуга, споткнувшись о ножку Каролины, потерял равновесие, и шампанское вылилось на двух сплетниц.

Наряды двух дам были безнадежно испорчены, слуга в шоке пытался успокоить разъяренных модниц, но те, все в слезах, стали всеобщим посмешищем. Каролина, распустив веер, улыбнулась. Так им и надо!

Проходя мимо истерично кричащих сплетниц, Каролина, желая показать, что знает французский, с легкой улыбкой проронила:

– Sois bien et tais-toi! [6]

Того человека, ради которого она и затеяла весь маскарад, на балу не было. Артуро Асунсьон был в действующей армии, подавлял очередной мятеж где-то в глубинах Коста-Бьянки. Зато присутствовал его кузен Сильвио. Невысокий, плотного телосложения, напористый и наглый, он пригласил Каролину на танец. Ей не нравились его юркие глаза-маслины, покровительственный тон и начинающаяся лысина. Тридцатилетний Сильвио, в отличие от Артуро, не имевший ни малейшей склонности к военной карьере, стал адвокатом и занимался различными сомнительными финансовыми сделками.

– У меня болит голова, – ответила Каролина на предложение разряженного в нелепый фрак Сильвио потанцевать.