Нил Гриффитс - Предательство в Неаполе

— Луиза, мне никогда не найти…

У нее удивленный вид: как, ее такие простые, подробные объяснения не дошли до меня?

— Тогда лови такси… — говорит она нетерпеливо, но тут же, уловив мои колебания, смягчается: — Ладно… Если на то пошло, я пришлю машину.

— Машину?

— Алессандро работает на город. Это привилегия. В общем-то пользоваться машиной в личных целях не разрешается… понимаешь? Но я скажу, что ты болен. Он возражать не будет. Я договорюсь, чтобы машину подали сюда. Кафе напротив почтамта.

— Так во сколько?

— Восемь тридцать. И не волнуйся, если шофер окажется в полицейской форме, иногда они приезжают в форме, иногда — нет.

— Чем же занимается твой муж? — заинтригован но спрашиваю Луизу.

— Он судья. Председатель суда по рассмотрению дел об убийствах. Здесь они как бы специализируются. Вот почему у нас полицейский шофер. Каморра…

— Мафия?

— Мафия в Сицилии. А здесь каморра. Но это то же самое. Убийства, вымогательство, продажа наркотиков. Но Алессандро занимается только убийствами.

— Надеюсь, меня не застрелят по ошибке, — говорю я не без тревоги.

— Тебя застрелят? — Луиза смеется. — Тебя они не застрелят. Могут попытаться взорвать машину. Но не волнуйся, машина у нас что твоя крепость. — Она встает, гасит сигарету в пепельнице. — Во всяком случае, за тобой они не охотятся. Ладно, теперь извини. Я здорово опаздываю. — Луиза вскидывает сумку на плечо. — Ну, встань, поцелуй меня, — приказывает она, видя, что я все еще сижу.

Встаю, перегибаюсь через стол, и мы обмениваемся поцелуями в обе щеки, быстрыми, легкими, едва касаясь скулами. Перед тем как расстаться, она шепчет мне: «Пока», — и голос Луизы снова звучит выше, словно у нее перехватило дыхание.

Несколько шагов, и она оказывается в том самом месте, где я окликнул ее пятнадцать минут назад. Кажется, будто я этого еще не сделал, а через секунду окажется слишком поздно: Луиза выйдет на улицу, голос мой утонет в потоке машин, его заглушит непрерывное гудение и бибиканье. Именно так и случилось бы, не позови я ее. Жутко странное ощущение. Ведь вот точно знаю, что окликнул, разговаривал с ней, условился встретиться позже, а чувство такое, будто происходило это в какой-то необычной точке времени, будто если я решусь вычеркнуть эти четверть часа из жизни… вон, передо мною, привлекая внимание точеной фигурой, вышагивает та же девушка с сумкой на плече, выбирая от университета дорогу покороче, чтобы поскорее встретиться с мужем.

Есть что-то головокружительное в этой временно́й дилемме, и я крепко хватаюсь за столик, чтобы устоять на ногах. Хочется приписать новый приступ расстройства сознания действию крепкого кофе, однако я опять чувствую глубокий смысл втом, что древний город предлагает мне некое испытание, позволяет выбрать судьбу, повернуть фортуну по-своему. Он вопрошает меня: вот только что ты спустя десять лет встретил бывшую любовницу или попросту мимо прошла женщина, похожая на девушку из твоей прежней жизни? Как будто благодаря моей болезни я стал видеть будущее, и, стоит вглядеться получше, как мне будет позволено различить ухабы на жизненном пути.

Остаток дня я провожу в соответствии с рекомендациями Луизы, меряя шагами всю Спаччанаполи, важную городскую артерию, как называет ее путеводитель, узкую и длинную, рассекающую Неаполь с востока на запад. Время от времени артерию вяжут узелки площадей, и я осматриваю приглянувшиеся церкви, но в основном просто бреду, заглядывая в проулочки, показавшиеся интересными. Случайно забрел на какую-то улицу, где в лавках, похоже, торгуют одними только терракотовыми фигурками. Почти все они изображают религиозных персонажей. В каждой торговой точке таких фигурок десятки тысяч и даже больше. Ассортимент, стиль и отделка фигурок везде совершенно одинаковы. Развернутые к улице, сгрудившись в дверях толпами, ожидающими распродажи, рядами стоят ангелы, пастухи, Девы Марии, ясли богоданного младенца, животные. Только крохотные. И это внушает странное чувство легкой боязни. Такая темная улочка мне еще не попадалась. Пойду-ка отсюда, решаю я и невольно ускоряю шаг.

Стою на Спаччанаполи, солнце клонится к закату. Улица очень длинная, очень прямая и прорезает центр Неаполя, прежде чем взмыться на холм Вомеро и превратиться в точку на самой его вершине: она похожа на стрелу, нацеленную в заходящее солнце. Стою и стараюсь не пропустить момент, когда солнце и острие улицы-стрелы сойдутся. Последняя секунда перед тем, как край солнечного диска коснется земли, длится, кажется, целую вечность, и нет конца ожиданиям: вот-вот сольются! Когда же наконец это происходит, солнце будто лопается и свет хлещет потоком — горячий, белый, густой. Видно, как стремится он по всей длинной Спаччанаполи и только через минуту достигает места, где стою я. Люди вокруг, наблюдающие приближение световой лавины, хватаются за темные очки, приставляют ладонь ко лбу, защищая глаза, наклоняют головы. Невероятно: даже мотоциклы «веспы» сбавляют скорость в поисках закоулка, куда можно свернуть, дабы вновь нырнуть в темноту. В тот миг, когда свет добирается до нас, весь мир исчезает. За доли секунды все в глазах меркнет, окутанное ослепительным светом. Я отступаю в какой-то дверной проем и смотрю, как мимо проходят люди, лишенные четких очертаний, будто призраки в сияющем мареве.