Она не отреагировала.
Я снова лег на тахту и растянулся во весь рост. Это была старая заигранная пластинка, пробуждавшая множество воспоминаний о тех временах, когда мне жилось гораздо легче и веселее. Я понял, что становлюсь по-настоящему сентиментальным.
Просто я начинаю стареть. Мне уже двадцать два, скоро будет двадцать три, с этим ничего не поделаешь. Через каких-нибудь семь лет мне исполнится тридцать, и тогда все останется позади. Я потянулся за бутылкой вермута, наполнил свой стакан и сделал основательный глоток. Вермут был сладковат на вкус и напоминал сироп. Я грустил о том, что моя юность проходит не в сороковые годы. Я слишком поздно родился, чтобы быть молодым в сороковые годы. В сороковые годы я был еще ребенком. Годы с сорок пятого по сорок восьмой всегда казались мне самыми заманчивыми. Я смотрел все фильмы, снятые тогда. Смотрел и не мог насмотреться. А музыка, а машины, а женщины! А какие платья и прически! Густо накрашенные губы и разочарованные глаза! Таких женщин больше нет и никогда не будет.
— По-моему, он очень милый, — пробормотала Ульрика.
— Кто милый? — спросил я, снова возвращаясь в шестидесятые годы.
— Эрик Бергрен,— сказала Ульрика.— Правда, он немного застенчив. Но от этого он еще милее.
Эрик Бергрен в сороковые годы был молод. И Марта с Германом тоже. Вдруг передо мной появилась Марта под умывальником и улыбнулась, но я тотчас же прогнал ее. Какой она была очаровательной, настоящей женщиной сороковых годов! Эрнст Бруберг, Хилдинг Улин и Вероника Лейн тоже были молоды в сороковые. Их немало. И я вдруг почувствовал, как во мне рождается черная зависть.
— Ты так думаешь? — спросил я. — А по-моему, он весьма заурядная личность.
— В нем что-то есть, — возразила Ульрика.
— Вполне возможно.
Она встала и подошла к окну. Походка у нее, пожалуй, стала немного нетвердой. Она открыла дверь на балкон и вернулась обратно.
— Здесь так накурено, дым щиплет глаза.
Она стояла у тахты, а я лежал и смотрел на нее снизу вверх. У нее были красивые ноги, и вся она была красивая, статная и цветущая. Но все-таки чего-то не хватало. Все-таки она не была женщиной сороковых годов.
— Ложись ко мне, — сказал я Ульрике. Она послушно легла рядом. — А теперь попытайся вспомнить, с кем и при каких обстоятельствах ты видела Марту Хофштедтер. Меня интересует то, что имеет отношение к ее встречам с Германом, Хилдингом, Эриком Бергреном, Петерсеном, Эрнстом Брубергом и, возможно, также со стариком Юханом.
Ульрика погрузилась в воспоминания. Это продолжалось довольно долго. Оказалось, что о Марте Хофштедтер можно было немало порассказать. Наконец речь зашла о белой машине.
— Что за белая машина? — спросил я.
— Это было на второй или третий день после Нового года, — пояснила Ульрика. — Я увидела ее в белой машине между автобусной остановкой на площади Фюристорг и баром «Гилле».
— Она была одна?
— Не знаю. Не видела.
— Как ты ее заметила?
— Когда я проходила мимо, она как раз прикуривала сигарету. И ее лицо было освещено.
— Какой марки была машина? Ты сказала только, что она белая.
— Не знаю.
Я встал, прошел в другую комнату и принес календари с изображением машин.
— Давай посмотрим вместе. Если это одна из последних моделей, она тут наверняка есть.
— У нее был очень современный вид. — Сказала Ульрика. — Роскошная машина.
Она лихорадочно листала один календарь за другим и вдруг негромко вскрикнула:
— Вот она!
Я заглянул в календарь. Это была «альфа ромео-джульетта спринт».
— Ты уверена?
— Почти.
— Конечно, это не совсем обычная машина, но она мало что дает. Ни у Германа, ни у Эрнста Бруберга машины нет. У Хилдинга — черный «мерседес». У Йосты Петерсена — «сааб спорт», а красное «порше», которое мы видели в Ворсэтра, очевидно, принадлежит Эрику Бергрену. На чем ездит старик Юхан?
— На «амазоне», — ответила Ульрика. — Это одна из немногих моделей, которые я знаю. Но я уже несколько раз видела эту машину. Ее ставят у здания университета.
— В таком случае нетрудно будет узнать, кто ее владелец! Завтра мы это выясним.
Наконец с вермутом тоже было покончено. Мы ненадолго отвлеклись. Было поздно, около одиннадцати. Ульрика заснула, положив голову мне на плечо, и даже немного похрапывала. Сегодня она слишком много выпила.
Но я не мог заснуть. В голове что-то беспрестанно жужжало. Я чувствовал себя неважно. Кроме того, страшно хотелось пить. Я неотступно думал, кому может принадлежать белая «Джульетта». Потом появилась Марта и снова стала смотреть на меня. Я уже стал привыкать к ее обществу. Бледное лицо с остекленевшими глазами наклонилось прямо надо мной. Нужно было срочно что-то делать, чтобы не сойти с ума. Я осторожно приподнял голову Ульрики и положил ее на подушку. Она шевельнулась и что-то пробормотала. Я вылез из постели, стараясь не разбудить Ульрику, вышел в прихожую и там оделся. Потом написал записку и прилепил ее к зеркалу. Написал, что пошел прогуляться и вернусь через час. И направился прямо в «Гилле».
Читать дальше