Аркадий Карасик: Дочь банкира

- Конешное дело, наладится... ежели твой уголовник, прости меня Господи, сызнова закон не переступит!

- Типун тебе на язык!

Единственный посторонний за праздничным столом - армейский дружок Родимцева, Семка Тыркин - не отставал от остальных - провозглашал тосты, желал здоровья, успехов.

А Николай балдел. Отвыкшая от спиртного голова кружилась.

Попробуй не побалдей, когда находишься не в перенаселенной грязной камере, с падающими в тарелки тараканами и мокрицами, с зарешеченными окнами, покрытыми многолетней пылью, с наездами на зеков пьяных вертухаев.

Вокруг - привычная современная обстановка московской квартиры среднего достатка. В задней комнате знакомая до боли тахта, застеленная чистым выглаженным бельем. Помигивают электроные часы, умиротворенно горит настольная лампа.

Впечатление - парень возвратился в далекое беспроблемное детство, когда все решала мать, а единственная его задача - учиться. Желательно, на пятерки.

Три года будто вычеркнуты из жизни. И за что? Босс, у которого недавний десантник подрабатывал телохранителем, по пьянке полез на грязную проститутку, трахнул её. В принципе - плевое дело, проститутки для того и созданы, чтобы их трахать, но хитроумная тварь захотела получить больше той суммы, которой с ней расплатился босс - написала заявление в милицию. Так, мол, и так, такой-то вместе со своим телохранителем насильно оприходовали её, нанесли физический и моральный ущерб.

Наверняка, грязная подстилка не сама писала - продиктовал ей опытный адвокат. Сейчас юристов - пруд пруди, только успевай раскошеливаться.

"Насильников" окольцевали и посадили в следственный изолятор. Экспертиза показала - насиловал босс, его охранник не причастен. Результат: боссу - семь лет, Родимцеву за пособничество и невмешательство - три года.

И вот он дома...

Постепенно родственники разошлись. Завтра - будничный рабочий день, не стоит засиживаться. Остались мать с сыном и Тыркин. Мать ушла на кухню мыть посуду, разогревать второе - жаренные окорочка с картошкой. Поминутно заглядывала в комнату, ещё не веря тому, что Коленька - не в мерзкой тюряге, а дома. И завтра будет дома, и через месяц, и через год. Пойдет работать, обзаведется семьей.

Она не слышала, о чем тихо беседуют парни. В её представлении после всего перенесенного в заключении Коленька даже подумать о чем-то предосудительном не может.

- Слышь, Колька, - горячечно шептал Семка, оприходовав невесть какой по счету стакашек. - Наголодался, небось, соскучился по бабам, да? осоловелый Родимцев качнул головой: да, оголодал. - Могу помочь. Есть одна телка на примете. Классная, центровая, фуфеля - с ума сойдешь. Моей Наташки подруга... Хочешь, сведу?

- Хочу, - тряс очумелой башкой "именинник", с трудом улавливая невнятное бормотание Окурка. Хотелось - на улицу, глотнуть свежего воздуха, без тараканов, мокриц, вертухаев и прочей нечисти. - Когда?

- Можно прямо сейчас. Симка живет в квартале отсюда. Сейчас, небось, выгуливает свою сучонку... Тут мы и подвалимся...

- Давай!

- Первым слиняю я, подожду тебя на улице. Только не особо задерживайся... Ольга Вадимовна, - обратился Тыркин к матери Николая, когда та принялась убирать в сервант вымытую посуду. - Пожалуй, я пойду домой, мать беспокоится, жена морги обзванивает.

- Иди, Семочка, иди, милый. Хороший ты мальчик, всегда о матери и о жене думаешь... Коленька - тоже такой, заботливый...

После ухода Окурка Николай минут десять в нерешительности сидел за столом, нехотя ковыряя вилкой в тарелке с домашним винегретом. Несмотря на оп"янение, он понимал - покинуть мать в первые же часы после трехлетней разлуки не совсем хорошо. Нет, не для него - Родимцев успел отвыкнуть от дома, считал себя вполне самостоятельным человеком, имеющим право распоряжаться своим временем. Но каково матери?

Наконец решился.

- Мама, пойду прогуляюсь, - быстро пробормотал он, поднимаясь. Понимаешь, тянет на свободу, без браслетов и вертухаев. Через полчасика приду.

- Куда ты, Коленька? - всплеснула полными руками Ольга Вадимовна. Грязный, небритый. Лучше прими ванну, побрейся и - в чистую постельку. Успеешь нагуляться.

Родимцев терпеть не мог запретов, даже со стороны матери. Поэтому нелегко пришлось ему в заключении, немало синяков оставили на теле палки вертухаев. Правда, за три года обмяк, притерпелся, но сейчас хмель кружил голову.

- Нет, пойду!

Ольга Вадимовна загородила дверь, раскинула руки. На глазах - не успевшие высохнуть слезы.