Дональд Уэстлейк - Кто-то мне должен деньги

Я снова взглянул на девушку и увидел, что она все еще лежит, сжавшись в комок, на сиденье, и из этого комка торчат лишь коленки в черных сапогах и локти в оранжевом меху, да еще выбиваются пряди светлых волос. Я спросил:

— Что это с вами?

Она что-то отвечала, но так глухо, что прошло несколько секунд, пока я разобрал:

— Вы хотите меня убить.

— Вовсе нет.— Я был оскорблен.— Чего ради мне это делать?

Пальцы слегка раздвинулись, и в щелочке показался голубой глаз. С отчаянным, но безнадежным вызовом она сказала:

— Потому что я слишком много знаю.

— Ох, да бросьте вы.

После этого руки еще сдвинулись и показалась голова, словно головка очаровательной черепахи.

— Меня не обманешь,— заявила она.— Вы сообщник, я знаю. Ставлю двенадцать против одного.

— Договорились,— согласился я и протянул ей руку, совсем забыв, что в ней пистолет.

Черепашка немедленно спряталась в свой оранжевый панцирь.

— Эй! — позвал я.— Да я не собирался в вас стрелять. Я просто принимал пари.

Она снова чуть высунулась и недоверчиво спросила:

— Правда?

Я переложил пистолет в левую руку и протянул ей правую.

— Ну что? Двенадцать против одного, и мы заключаем пари. Сколько вы ставите? Десять баксов? Решайте, как вам удобнее.

На этот раз ноги медленно опустились до самого пола. Она смотрела на меня в сильном сомнении, как будто раздумывала: может, в этом заезде подменили лошадь? Взглянула на мою протянутую руку, но не дотронулась до нее. Помолчав, она спросила:

— Вы Честер Конвей, ведь так?

— Ну да.— Я указал пистолетом на табличку справа на приборной доске.— Здесь имя и фотография,— пояснил я.— Вам придется поверить мне на слово, что это мои.

— И вы тот человек, который обнаружил, что мой брат мертв?

— Ну да.,

— И это у вас роман с Луизой?

— Тьфу, пропасть,— не выдержал я.— Только не у меня, лапочка. Тут ты что-то путаешь. Я даже имени-то ее не знал до вчерашнего дня.

— И вы думаете, я вам поверю? — Но голос ее звучал уже не так убежденно.

— По правде говоря,— сказал я,— мне на это как-то плевать. А вот что мне, похоже, следует сделать, так это сдать тебя легавым.

— Вы не осмелитесь,— возразила она все с тем же оттенком сомнения.

— Почему это? — поинтересовался я.— Ведь ты угрожала мне пистолетом.

— А что, если я расскажу им все, что знаю?

— Давай рассказывай,— согласился я.— Они разберутся, правда это или нет, и, полагаю, им для этого не понадобится накатывать на такси на шесть долларов и тыкать мне в шею пушкой.

Я помахал пистолетом перед ее носом и приказал:

— Подвинься в центр сиденья, чтобы я видел тебя в зеркале.

— Я не…

— Двигайся,— оборвал я ее. Как раз перед этим я услышал щелчок, напомнивший мне, что счетчик все еще включен. Еще шесть баксов псу под хвост.

Она облизала губы, и вид у нее стал озабоченный.

— Может…— начала она.

— Двигайся давай,— повторил я, теряя терпение.— Не желаю больше ничего слушать. Я должен был бы сейчас работать. Давай-давай, двигайся.

Она обиженно замолчала, подвинулась, а оказавшись в центре сиденья, выпрямилась, сложила руки, с вызовом посмотрела на меня и объявила:

— Ну ладно. Посмотрим, кто блефует.

— Никто не блефует,— объяснил я ей.— Ты просто неверно угадала закрытую карту, вот и все.

Я отвернулся, выключил счетчик, вывесил табличку «В парк», убедился, что пистолет лежит на сиденье у моего бедра, проверил, хорошо ли вижу ее в зеркале, и мы тронулись.

— Может быть, я ошиблась,— произнесла она тоненьким голоском.

Я как раз делал левый поворот на Флэтландс-авеню, так как ближайший полицейский участок,' насколько я знал, находился на Гленвуд-роуд, с другой стороны от Рокэвэй. Даже после снежной бури в Бруклине попадаются потрепанные черные «бьюики», неповоротливые, бестолково управляемые маленькими худыми женщинами с волосами, накрученными на бигуди,— поэтому я сначала вышел из поворота, а уже потом взглянул в зеркало, в котором и увидел свою пассажирку в полном раскаянии. Она встретила мой взгляд в зеркале и пробормотала:

— Простите меня.

— Прощения просишь,— констатировал я.— Угрожала мне пистолетом, дырку в крыше прострелила, наговорила всякого, а теперь прощения просишь. Сядь на место! — заорал я, потому что она чуть наклонилась вперед, протягивая руку к моему плечу, а я не доверял ей ни на грош. Весь этот сокрушенный вид и голосок маленькой девочки могли оказаться уловкой.

Она выпрямилась.