Владимир Кашин - Тайна забытого дела (Справедливость - мое ремесло - 2)

Парень поднял голову и пожал плечами.

- Все-таки вспомните, - настаивал следователь.

Суббота отложил ручку, пока еще ничего не записывая и надеясь этим расположить парня к себе, вызвать у него то самое доверие, которого до сих пор добиться не смог. Помнил еще из университетских лекций, что не следует ставить прямые вопросы и что вопросы, которые кажутся подозреваемому далекими от сути дела и не требуют признаний, в действительности оказываются для него самыми коварными. Беседуя со следователем, подозреваемый охотно отвечает на эти вопросы, которые, как ему кажется, дают ему возможность расслабиться. Тут-то и теряет он бдительность и попадает в ловушку.

- Это легко вспомнить, - говорил Суббота, будто бы желая помочь парню. - Подумайте, что именно вы видели в окне, когда ехали: горизонт набегал на вас или исчезал из виду. - И Суббота многозначительно и пристально посмотрел на Гущака.

- Опять двадцать пять! - взорвался Василий. - Не ездил я с дедушкой в Лесную!

- Хорошо, - миролюбиво улыбнулся Суббота. - Не ездили. Только провожали. До какого места? До касс? Или до перрона?

- До перрона.

- Дождались отхода поезда?

- Нет.

- Электричка уже стояла у перрона, когда вы пришли?

- Стояла.

- А для дедушки место нашлось? - неожиданно спросил старший лейтенант.

- Да. Сел.

- Конец рабочего дня, - заметил следователь. - Народу много...

- Место нашлось.

- А вам пришлось стоять? - сочувственно произнес Суббота. - И долго? До Поста Волынского? Или до самой Лесной?

Все-таки люди очень не похожи друг на друга. У некоторых прямо на лице написана склонность к бурным реакциям и неожиданным поступкам. На первый взгляд они покладисты, спокойны, но у них слабы сдерживающие центры: под воздействием внезапного раздражения или обиды они могут совершить преступление.

Суббота твердо верил в критику теории Ламброзо, хотя с самой теорией подробно ознакомиться не удалось. Но, думал он, кое-кто отрицал и генетику, подвергал разносу вейсманизм-морганизм. Возможно, и Ламброзо сделал реакционные выводы из истинно научных сопоставлений и аналогий, встречающихся в юридической практике.

- Ну, что же вы молчите?

- Я не ездил с дедушкой. Вы знаете.

- Нет, к сожалению, не знаю, - ответил Суббота. - Если бы я был в этом уверен, все выглядело бы иначе.

И он снова склеил в своем воображении разорванную ленту событий, и все пришло в движение, как на экране.

Вагон электрички. Василий Гущак и его дед едут молча. Старик смотрит в окно. Когда-то электричек здесь не было. А железная дорога? Кажется, была и до революции. Но когда-то город кончался вокзалом, а сейчас вырвался за старую окраину и шагнул далеко на запад. Целые поселки выросли по обеим сторонам дороги. А люди? И такие, и совсем не такие, как раньше. Старик потому и молчал, что думал о своем, непонятном такому молодому человеку, как Василий. Но, может быть, раньше Андрей Гущак под Киевом и не бывал, он ведь сам из-под Полтавы, жил в других местах, пока в двадцать первом не уехал за границу.

Лента событий снова оборвалась.

- А зачем ваш дедушка поехал в Лесную? К кому?

- Не знаю!

- Значит, поехал Андрей Иванович Гущак в Лесную один, а вы остались в городе?

Василий молчал.

- В котором часу отошла электричка?

- В восемнадцать двадцать.

- Где вы были после того, как ушли с перрона?

- Я уже говорил.

- Напомните.

- Гулял по городу.

- Встретили кого-нибудь из знакомых?

- Нет.

- Выходит, никто не может это удостоверить? - изображая ироническое сочувствие, спросил Суббота.

- Леся Скорик. Она была на комсомольском собрании в институте. Мы встретились.

- Когда?

- Около одиннадцати.

- Когда отошла электричка с вашим дедушкой?

- В восемнадцать двадцать.

- Вы это хорошо запомнили? Именно в восемнадцать двадцать?

- Дедушка торопился на эту электричку.

- И словом не обмолвился, зачем едет в Лесную, почему спешит?

Василий покачал головой. Всем своим видом он словно говорил: ну какого черта вы снова и снова спрашиваете одно в то же! Ловите меня на слове?

- У вас есть родственники в Лесной?

- Нет.

- А знакомые?

Василий только раздраженно пожал плечами.

- Математику знаете? Отнимите от двадцати трех восемнадцать двадцать. Сколько? Четыре часа сорок минут. Почти пять часов! И вы все это время бродили по городу?

Василий Гущак ниже наклонил голову, и Суббота почувствовал, что именно в этом расчете времени и кроется ключ ко всему делу. У следователя были улики против молодого Гущака, но косвенные. Если бы Василий признался в убийстве старика, то для обвинения хватило бы и этих улик.