Хэммонд Иннес - Одинокий лыжник

Безусловно, Вессон говорил все это с самым добрым намерением, и я поблагодарил его, поскольку ему не полагалось знать, что у Инглеза уже есть сценарий.

Утро выдалось чудесное — голубое небо, яркое солнце, безветрие. Однако окружающий нас мир по-прежнему казался мертвяще неподвижным, в полумраке соснового леса не слышалось птиц, а среди снегов, сверкающих мириадами блесток, отсутствовали какие-либо признаки жизни. Спуск по канатной дороге показался мне еще более страшным, чем подъем. Мы сидели или, точнее говоря, лежали на санях, спускаясь по трассе между соснами. Словно заранее договорившись, мы болтали о достоинствах музыки различных итальянских композиторов. Мэйн разбирался в опере, и временами, в подтверждение своих доводов, напевал мелодии. Легкомысленное веселье «Севильского цирюльника» и тонкий юмор малоизвестных опер, вроде «Сельской чести», он предпочитал более серьёзным классическим вещам. В этом мы разошлись. Однако мы оба восхищались «Аидой», поставленной в Риме на открытом воздухе, при полной луне, на мрачном фоне терм Каракаллы. Должен признаться, что в эти минуты мне очень нравилось общество Мэйна.

С перевала Тре Крочи в Кортино мы приехали на машине. Улицы городка были полны лыжников, веселых, пестро одетых, загорелых, румяных от холодного горного воздуха. Острые двускатные крыши домов и вонзавшийся в небо, как хорошо заточенный карандаш, шпиль церкви, при ярком солнечном свете были весьма живописны. По заснеженным тротуарам прогуливались туристы, разглядывая витрины магазинов. Наиболее благоразумные сидели за кофе или коньяком в кафе. По обеим сторонам улицы тянулись тросы подвесных дорог. Дорога слева поднималась к Мандресу, а оттуда к Фалории. Из города, на фоне залитых солнцем коричневых скал Фалории, был виден крохотный красный вагончик фуникулера. Более короткая дорога по другую сторону улицы вела на вершину Покола, где находились отели и откуда санно-канатные дороги доставляли лыжников еще дальше, на более высокие горные маршруты.

Я оставил Мэйна в гостинице «Луна», а сам отправился на почту послать Инглезу мой второй доклад и кассету с пленкой, потом зашел в «Сплендидо», где в баре нашёл Манчини в обществе нескольких других владельцев гостиниц. Он радушно приветствовал меня, словно только меня и ждал.

— Вам нужно что-нибудь выпить, мистер Блэйр, — заявил он с усмешкой поглядывая на тщедушного маленького итальянца, который, как я догадался, был владельцем «Луны». — В «Луне» всегда очень холодно. Бокал мартини, не возражаете? После него вам будет не так скучно на аукционе. Выпьете, и отправимся. А потом все вместе отпразднуем покупку. Неплохой предлог, а?

Вопреки уверениям Манчини, в зале гостиницы «Луна» было тепло и уютно. Там уже находилось человек тридцать, в основном итальянцев, напустивших на себя равнодушный вид, будто они пришли сюда вовсе не ради торга, а так, случайно, хотя прекрасно знали, что после аукциона их ждет угощение. Смеясь и болтая, они окружили Манчини, поздравляя его с приобретением «Кол да Варда». Манчини сидел в мягком кресле, держа в руке высокий бокал. Я подошел к нему, и он предложил мне выпить. Однако разговор у нас не клеился, так как он внимательно наблюдал за всем происходящим. Он взглянул на дверь, и я, посмотрев туда же, удивился при виде Вальдини, который с важным видом шествовал по Залу. На нем был розовато-лиловый костюм, сорочка кремового цвета и красный галстук с голубыми молниями.

— А что тут делает Вальдини? — удивился я. — Даже не думал, что его может интересовать аукцион.

— Не знаю, не знаю, — тихо, словно разговаривая с самим собою, отозвался Манчини, на лице которого появилось недоуменное выражение.

Появился аукционист. Он шагал с видом фокусника, который вот-вот вытащит кролика из шляпы и словно ждал, что его приход должен быть ознаменован звуками фанфар. За ним важно вышагивали два рослых официанта. Он указал на какой-то стол, и стол тут же передвинули на желаемое им место, потом выбрал стул и небрежно бросил на стол бумаги. Метрдотель принес молоточек, осторожно положил на стол. Только после этого аукционист, наконец, сел и с напыщенным видом постучал молоточком по столу. Шум в зале начал стихать. Манчини пересел за столик недалеко от меня. За ним сейчас же последовала вся его свита.

— Забавно, правда? — спросил он, кивком показывая на аукциониста.

— Да, он обставил свое появление с помпой, — подтвердил я.

— Мы любим театральщину, — улыбаясь, заметил Манчини. — Сейчас аукционист будет долго говорить, а мы все — молча слушать его. «Кол да Варда» и канатную дорогу мы знаем не хуже, чем наши собственные гостиницы, однако и аукционист станет расписывать их так, словно мы никогда не видели ничего подобного. Он устроит тут настоящий спектакль, а затем, когда выдохнется, я предложу свою цену, о которой мы уже давно договорились. Конечно, все это совершенно не по-английски, — закончил Манчини, лукаво подмигивая мне, — но я рад, что вас это забавляет.